Книга Потерянный альбом - Эван Дара

икр, когда я сидел на полотенце на берегу озера Кэрис, и я избавился от них, поместив в голову; на ярмарке округа Кэлхун около четырех месяцев спустя карикатурист, работавший углем, искал заказ, когда я прогуливался мимо, для чего в шутку жестом изобразил перед лицом, будто что-то вытягивает, чем вынудил меня избавиться от носа, поместив его в голову; полагаю, не более чем через два-три дня я заметил, что мошонка Мика Джаггера, замеченная в энергичном монтаже фильма «Перформанс», другого цвета, нежели у меня — темнее и более лиловатая; и я избавился от мошонки и поместил ее в голову; затем хостес в «Ристоранте Тронко», женщина, пожалуй, тридцати восьми лет, как будто заметила, пока я дожидался за веревкой своей очереди войти, небольшую царапину экземы у меня над левым локтем, даже несмотря на то, что я, как обычно, скрестил руки так, что белое пятнышко стало невидимо; и все-таки я избавился от локтя, целиком, и, вполне логично, поместил в голову;

Вскоре после этого, подумывая подойти к девушке, пожалуй, двадцати двух лет рядом с деревом в горшке на Джервейс-стрит, чтобы, пожалуй, затеять воодушевленную беседу, я осознал, что пигментированная родинка на моей правой руке, приблизительно в четырех сантиметрах от запястья, несколько выпячивается, так что я от нее избавился, поместив в голову; затем — предположительно, через четыре месяца после этого события — мне, пока я извлекал устройство для проигрывания кассет и радио из приборной доски своей припаркованной «хонды сивик», дабы запереть в надежной безопасности багажника, пришла мысль, что моя правая ступня вне моей воли подвернута внутрь — то есть сбита параллельность, — и я избавился от нее, и поместил ее в надежную безопасность головы;

Я не из тех, кто утруждает подробностями или без нужды растекается мыслию, поэтому просто укажу, что впоследствии я по разным скрупулезно подмеченным причинам избавился от трицепсов, складок под затылком, волос на пальцах ног, пениса, белых крапинок, плавающих в розоватом ногте на правой руке, вен, угла встречи спины и бедер, всех остатков правой руки, ощущения напряжения, которое в определенные моменты покоя излучали губы, и от век и поместил их в голову; соответственно, сейчас, смотрясь в зеркало в полный рост, я их совсем не вижу: когда я одет целиком, одет частично, одет для душа или голый, они больше не наличествуют; они невидимы; они нигде; и все же, хоть они надежно убраны и пропали целиком, полагаю, надо добавить, что в отдельные моменты — когда я иду через парковки, или когда ступаю на эскалатор, или в других случаях, на самом деле довольно регулярных, — в отдельные моменты по-прежнему кажется, что они есть, все еще в точности на своем месте, где и были; другими словами, в эти моменты я регенерирую ложную полноценность, фантомную целостность, которую воспринимаю в виде тактильного ощущения, будто все исчезнувшие черты подплывают ко мне и колюче поблескивают, почти что аурой, хотя их нет, наверное, категорически; и еще можно добавить, что моя голова в целом словно бы стала — как бы это характеризовать — немного тяжелее и крупнее, ее труднее уравновесить на бильярдном кие шеи; поэтому голова теперь, как правило, немного склоняется вперед, напрягая мышцы у основания черепа и вдоль плеч; происходит это как во время активности, так и в периоды покоя — всегда; а значит, встает вопрос, что же делать с крупной и тяжелой головой, как приспособить себя к ней и, скорее, ее ко мне, и возникает подозрение, что однажды — возможно, скоро, возможно, на миг — я замечу, что это информация, почти наверняка информация… эмпирическая, подкрепляемая фактами, независимо подтверждаемая информация… исходящая откуда-то, идущая куда-то… но здесь, сейчас, на мгновение, это информация обретает выражение, которое прорывается через меня в артикуляцию… которое всего миг скапливается, а потом вечно живет через меня… потому что я слышал… (звуки становятся смыслом, внешнее становится внутренним)… (психология становится биологией, биология становится химией, химия становится физикой)… потому что я слышал историю… информационную историю… что почти без исключения самоубийцы прыгают с Золотых ворот не с той стороны, которая выходит на океан, а с той, которая выходит на сушу, на людей… это правда, это подтверждаемо, это информация… но это прыжок прочь — или прыжок к?.. нет: не релевантный вопрос… но это прыжок… да: скачок, бросок… бросок в информацию… в смысл… в повышение соотношения сигнала и шума, хотя сами они этого не знают… (но знал Томпсон, он-то знал: наша разная музыка звучит не по-разному, она звучит одинаково)… таким образом прыгающие обретают скрытую непрерывность, тайный детерминизм, хотя и ужасно преломленный временем и неуловимый без тайм-лапса, — если б только можно было собрать все фотографии… да: прыжок за прыжком самоубийцы стремятся стать течением, стать как вода, человеческим водопадом… перейти из расщепленной страдающей плоти в накопленную и нестыдящуюся информацию… в царство голых фактов: внятных… поверяемых… отрицающих измерения… немясных… доискиваясь единственного печального шанса, что может обхитрить грозный фронтир… значит, мы должны помнить об их несведущем утверждении… их незнающем, решительном слиянии… их слепой настойчивости на смысле информации — их отчаянном размене своей субстанции на смысл… и тогда — где-то в другом месте, в других обстоятельствах… и тогда — в других случаях… когда у них есть оружие… заряженное и готовое, когда у них есть оружие, вложенное в рот… на что тогда нацелено оружие?.. на что они ориентировались?.. к какому центру, какой фигуре, какой концентрации?.. это важно знать… это необходимо знать: на что было нацелено оружие у них во рту… потому что мне знакомо это распутье, потому что я каждый день проявляю эгоизм: слепой эгоизм, бесстыдный эгоизм, умышленное самопотворство; не только потому, что я это считаю хорошим и благотворным — а я поддерживаю идею полезной самовлюбленности, — но и, в сущности, потому, что верю, что я этого заслуживаю; в конце концов, день был хорошим и продуктивным; в долгом затишье второй половины дня, когда с угла стола медленно соскальзывают тени от берез у меня во дворе, я заканчиваю редактуру трех длинных глав странной однообразной книги о масштабных системах параллельной обработки данных, написанной профессором из университета Санта-Круса, который, кажется, начитался Раймона Кено; рукопись набрана на пишмашинке, из-за чего, как обычно, текст стал довольно туманным, зато напечатан относительно чисто и, к счастью, с тройным пробелом; ничего не отвлекало, и чашка кофе опустошалась всего дважды; так что этот день был из тех, когда я получаю подлинное удовольствие от того,