Книга В дебрях Маньчжурии - Николай Аполлонович Байков

лишний, Иван Крутых незаметно вышел в соседнюю комнату отдохнуть.

– Афанасий, я полюбила тебя! – говорила между тем молодая девушка, сидя на коленях у обезумевшего от страсти Зозули, и прижимаясь к нему разгоряченным, пылавшим лицом.

– Да, я люблю тебя Катя. Пойди за меня замуж! – повторял он, целуя и обнимая ослабевшую дочь браконьера – на острове нам будет хорошо! Я получаю большое жалованье! Заведем свое хозяйство! Я построю тебе новую хату! Одевать буду, как королеву. Пойдешь? Да? Ну, говори же скорей?! А то я задушу тебя, ей же Богу! – так бормотал Зозуля, словно в бреду, забывая все на свете, смотря в темные, загадочные глаза жгучей красавицы.

– Мне не надо твоих денег! Не надо твоих нарядов и богатств! – уверяла Екатерина, гладя своею мягкою, как у кошки, ладонью маленькой изящной руки, по лицу влюбленного, – мне полюбился ты! И больше ничего не хочу!.. Но прежде, чем я дам тебе слово, я потребую исполнить одну мою маленькую просьбу – проговорила она, после недолгого раздумья.

– Я все сделаю для тебя, жизнь моя! Требуй от меня чего хочешь! – шептал в упоении Зозуля – я жизнь свою отдам тебе! Исполню вce! Hy говори же! Не мучай меня, моя голубка!

Посмотрев на спящего брата, Екатерина наклонилась к уху своего кавалера и прошептала: – я хочу, чтобы ты позволил нам поохотиться на острове один день, с утра до вечера. Согласен? Тогда я твоя! Если не хочешь – значит не любишь!..

Зозуля был поражен неожиданностью. Взор его затуманился и сердце сжалось до боли. Он колебался, но таинственные чары женщины победили волю, сломили железный характер его.

Зозуля плакал жгучими безнадежными слезами. Он видел под собой пропасть и не в силах был остановиться.

– Как?! Ты плачешь?! Ты, Афанасий Зозуля?! Где же твоя любовь, о которой говорил сейчас? Ты лгал мне! Тебе дороже твой хозяин, чем я! Ты paб! Ты собака, которая лежит на сене, сама не ест и другим не дает! Уйди от меня, постылый! Прочь! Ищи себе другую жену, такую же рабу, как сам! – с этими словами девушка соскочила с колен, Зозули, но была удержана порывистым движением последнего.

– Я твой! Твой! Делай со мной, что хочешь! – повторял в исступлении таежник, – я плачу от душевной муки, от горя, что гложет мое сердце, которое ты вынула из груди моей! Я не отказываюсь от слов своих. Я согласен на все…

– Вот, это другое – дело! – сразу изменила тон лукавая красавица, теперь я вижу, что ты любишь меня. Поговорим о деле. Будет тебе обниматься. Успеешь еще! Погоди, скоро надоем тебе. Все вы мужчины таковы! Ну, верю, верю! Нечего! – говорила она, вырываясь из рук Зозули и отстраняя от своего лица разгоряченное страстью лицо его.

– Видишь ли, мы приедем к острову на двух лодках. На одной я, отец, брат, дядя и его два сына, на другой семья брата покойной матери. Народу будет много! Долго не засидимся. В это время ты отведи как нибудь сторожей на южный берег, чтобы они весь день и всю ночь проспали. Выдумай, что ты справляешь свои именины и дело в шляпе. К вечеру добытые панты свезут к лодкам, и поминай, как звали! Хорошо?!

– Да ты умница! Настоящий министр! – проговорил, очарованный деловитостью красавицы, Зозуля.

– Подожди, еще не все. Когда они уедут с острова, я приду к тебе и будем жить, как муж и жена. Потом можно и перевенчаться; что, хорошо я придумала?! А сторожа и знать ничего не будут. Ты подсыпь им какого нибудь зелья, чтобы крепче и подольше спали! Туши оленей наши тоже увезут, а что не увезут, то бросят в море; следов никаких и не останется. Что, недурно?! Ах ты мой хороший! Дай же я тебя поцелую по своему, крепко! – тут сильная, сложенная как Венера, дочь старого таежного хищника, обняла обессилевшего от вина и любовного хмеля Афанасия Зозулю и прижала его к высокой упругой груди своей.

В спальной зашевелились. Послышался кашель, и в комнату вошел Иван Крутых, жмурясь от яркого света солнечных лучей, врывавшихся в открытое окно, открывавшее великолепный вид на бухту «Золотой Рог».

– Ну что, детки, пора бы и чаек попить! – проговорил старик внимательно оглядывая смущенного Зозулю и пытливо посмотрев на дочь, – Алешка! Лодырь! Вставай! Ишь разморило как! Будем чай пить! А вечером закатимся в иллюзион. Кутить так кутить. В кои-то веки, вырвешься из тайги в город! Надо пользоваться. Ну-ка, нажми эту самую пуговку, пусть дадут самовар, – обратился он к Алексею, сидевшему на диване и зевавшему во весь рот.

Вошел половой с салфеткой под мышкой.

Зозуля встал и начал прощаться, говоря, что ему необходимо видеть хозяина и побывать в городе. На прощанье Екатерина крепко его поцеловала, растроганного и умиленного. Незаметно она успела шепнуть ему на ухо: «24 июня!»

На следующий день, купив все необходимое, полный светлых надежд Зозуля отправился на остров.

VI

Тихо на море. Где-то вдалеке прокричал сивуч. Предрассветный ветерок набежал на берег и колыхнул ветвями могучих дубов, подступивших к самой круче, над пучиной.

Вскоре багровый диск солнца показался из туманной дали горизонта и плавно, величаво вознесся над темно-синею водяною пустыней, бросив на нее пучок золотисто-багровых искр.

Стрижи и ласточки, покинув свои гнезда на береговых утесах, зареяли в воздухе. В сторожке, у самого обрыва над морем, собрались все служащие острова. Главный сторож, Афанасий Зозуля, угощает их, справляя свой день рождения. Высадки браконьеров днем ожидать нельзя, можно и погулять! А ночью опять на свои посты, с винтовками в руках, в ожидании непрошенных гостей. Сидят за крепким дубовым столом вкруговую суровые, закаленные в борьбе с непогодой и людьми, оторванные от мира сего сторожа-охотники и вином заливают невеселые думы свои. Уж много раз наполнялись стаканы; развязались, отвыкшие говорить, языки; отлетели прочь все черные думы; светлее стало вокруг, расширился кругозор и новые смелые мысли явились на смену прежним, безотрадным.

Зозуля пил мало, часто выходил из сторожки и к чему-то прислушивался. Изредка улавливал слух его отдаленные выстрелы, тогда лицо его искажалось страданием и тонкие, сухие губы шептали молитву: «Господи! Прости меня грешного!»

Недолго бражничали сторожа. К полудню все они лежали в тяжелом, глубоком сне, кто на полу под столом, кто на лавке, а кто раскинулся и на дворе. Оставив им для похмелья четверть водки. Зозуля пошел в свою сторожку, на северный берег. Там все уже было готово, чтобы принять дорогую гостью.

Солнце стояло низко. Выстрелов