Книга Не ври мне - Сагара Люкс

его комнатой, пока меня не было. Вместо букв, составлявших моё имя, теперь на двери висел плакат неизвестной мне панк-группы и табличка, на которой брат написал «Войдёшь и умрёшь».

— Я дал ему разрешение, — грустно объяснил отец, — знаешь, какими бывают подростки. У него всегда так много энергии, и огромное стремление к пространству…

— Ты не должен мне ничего объяснять, папа, — я безмятежно улыбнулась.

Я отсутствовала дома почти одиннадцать месяцев в году, в то время как он и Франчи жили там каждый день. Мне повезло: я могла играть на скрипке и путешествовать по миру, в то время как они никогда не покидали Италию. Даже мама ушла из жизни, так и не увидев ничего, кроме родной страны.

Отец встал и открыл футляр со скрипкой. Отец — рабочий, у него были корявые и грубые пальцы, но я знала, что могу ему доверять. Он положил инструмент на стол передо мной, затем сел обратно и выжидающе уставился на меня. Раньше я никогда не колебалась, но сейчас замешкалась. Я не могла больше ничего сыграть с той ночи, когда Натан покинул меня. При каждой попытке в горле затягивался узел, и я обнаруживала, что не могу дышать.

«Вот почему ты вернулась», — сказала я себе. — «Потому что ты хочешь забыть. И исцелиться».

Мне очень хотелось играть, но, несмотря на это, я опустила руки вниз в молчаливой капитуляции. Скрипка осталась на столе, неподвижная перед моим взглядом. Несколько мгновений ничего не происходило, затем отец встал, подошёл ко мне и крепко обнял.

— Пройдёт, — сказал он просто.

Я хотела верить ему всем сердцем. Очень хотела, но не могла. Несмотря на то что уехала из Парижа, часть меня осталась там, вместе с моей музыкой.

И моим сердцем.

* * *

Дни проходили быстро, никто не решался спросить меня, почему я перестала играть на скрипке и вернулась домой. Каждый вечер, когда отец возвращался, он целовал меня в лоб и спрашивал, как прошёл день. В глубине души я понимала, — на самом деле он хочет знать, что заставило меня вернуться. Проблема была в том, что я не могла ему ответить. Натан ещё оставался открытой раной. Разрыв между нами не был чётким. Он не бросил меня и не сказал, что я ему безразлична. Он любил меня хотя и по-своему, но в конце концов всё равно ушёл.

Я часто задавалась вопросом, что с ним случилось, удалось ли ему найти свою жену, сошлись ли они снова… Было безумием продолжать так мучить себя, но я не могла перестать думать о нём.

Мне потребовалась целая неделя, прежде чем я снова решила прикоснуться к скрипке. Я начала понемногу, решив снова стать самой собой. Играла на ней днём, когда брат уходил на занятия, а отец работал, и только перед открытой партитурой с работающим метрономом, словно делала что-то механическое. Я не могла вложить в игру своё сердце, поскольку у меня его больше не было, но я знала, что шаг за шагом музыка сумеет вернуть мне хотя бы его частичку.

Наступил сочельник — первый, который я проводила дома после четырёх лет выступлений по всему миру. Это было волшебно — ужинать с семьёй и вместе с ними разворачивать подарки под ёлкой. Я нашла один и от Тито: это был билет на концерт, который должен состояться 7 января в Париже. На этот раз без оркестра. Только один музыкант, самый лучший, будет блистать на сцене.

— Ты снова уезжаешь, дорогая? — спросил огорчённый отец. Я проигнорировала Франческо, который притворялся, умирающим от горя, и улыбнулась ему.

— Я в неоплатном долгу перед Стивеном. Именно он аккомпанировал на моём первом сольном концерте, к тому же… — я замялась. Я не была готова и не хотела, но отсрочка не поможет забыть. — Мне пора возвращаться.

— Ты знаешь, что можешь оставаться столько, сколько захочешь.

— Я знаю, папа.

— И ты также знаешь, что можешь рассказать мне всё.

Все понимали, что у меня есть проблема, о которой я не хотела говорить, и моё присутствие дома настоящий побег. Ни о чём меня не спрашивая, они проявили ко мне глубокое уважение. Вот почему я осталась и поклялась себе, в один прекрасный день всё им рассказать. Но не сейчас.

Я крепко обняла отца и поблагодарила с улыбкой.

— Тебе не нужно беспокоиться обо мне, папа.

— О да, — пробормотал Франческо, подбрасывая в воздух арахис и пытаясь поймать орешки ртом, — зная Миранду, тебе лучше беспокоиться о нём, чем о ней.

Отец посмотрел на него с укоризной.

— О ком, о нём?

Я выхватила из рук брата миску с арахисом и взяла щедрую горсть. Хотя я этого не ожидала, он всё понял.

— Машина уедет со мной, — прошипела я.

Франческо побледнел и стал протестовать.

Глава 34

Миранда

Возвращение в Париж было не самым лучшим. Несмотря на то что пригрозила Франческо уехать на своей машине, в итоге я сдалась и забронировала место в самолёте. Неблагоприятные воздушные течения заставили экипаж сделать несколько кругов вокруг взлётно-посадочной полосы, прежде чем самолёт приземлился.

В свою квартиру я приехала позже, чем планировала. Как раз успела переодеться, прежде чем бежать в театр на концерт Стивена, но, возможно, это было не совсем плохо.

Всё в квартире напоминало мне о Натане. Именно тут мы встречались в последний раз. Вернее, нет, — здесь он трахнул меня в последний раз, потому что так оно и было. Просто секс, а не любовь. Если бы он любил меня, то не стал искать Шанталь. Или, по крайней мере, как только вернулся, он бы позвонил мне, чтобы всё прояснить.

«Заблуждалась».

Натан сделал свой выбор, и теперь мне следовало сделать свой.

Уверенным шагом я переступила порог Théâtre des Abbesses. В фойе царила суматоха, концертный зал ещё не открыли. Меня не преднамеренно толкнул локтем мужчина с громким голосом, и я попыталась отступить в сторону, когда услышала знакомый смех. Женский. Я сделала пару шагов вперёд, пока не нашла взглядом долговязую фигу Вивьен. Длинное чёрное платье оставляло её спину обнажённой. Волосы были убраны назад в элегантный пучок, с обычной асимметричной чёлкой.

Боковым зрением я увидела, как Вивьен положила руку на плечо сопровождавшего её мужчины. Моё сердце подскочило к горлу. Он был высокий, светловолосый.

«Не он… Пусть это будет не он».

Вивьен очаровательно улыбнулась своему спутнику, а затем поцеловала его в губы. Наконец двери в зал открыли, и когда они оба повернулись, чтобы войти, я вздохнула