Книга Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко

уже говорил, что народ наш не относится к немцам так враждебно, как к гетманцам, а если бы гетманское правительство было щирым украинским и демократическим, то народ и к нему не относился бы так враждебно, как сейчас, и тогда скорее в Украине установился бы строй, одинаково необходимый как украинской, так и немецкой державам.

Но немецкое командование по непонятным мне причинам почему-то не становится решительно на сторону национальной украинской государственности, не зовет в правительство настоящих украинцев, а посадило и поддерживает в правительстве явных объединителей единой-неделимой России. Неужели в планы германского правительства входит восстановление великой России? Казалось бы, что идея Бисмарка, которую теперь популяризирует Рорбах, о построении независимой украинской державы должна быть полезнее для Германии, чем возрождение целостной России. Кажется, это так ясно, что не требует никаких доказательств. Остается только предположить, что немцы действительно убедились в неспособности украинцев к государственному строительству и решили строить Украину не по национальному, а по территориальному принципу, как об этом высказался главный творец немецкой политики на Украине, Гренер, в разговоре с Скорописем, о чем я уже упоминал в этих своих записях, и посадили в украинское правительство не украинцев, а людей с практическим государственным опытом, которым в лучшем случае безразлична украинская государственность, а которые заботятся только о своих личных материальных и честолюбивых интересах.

Гренер, да и Мумм, постоянно уверяли, что они не позволят этому правительству вести объединяющую с Россией политику, а национальная им безразлична, они убедились, что украинская интеллигенция вся социалистическая и враждебно настроена к немцам, а потому и не может быть терпимой в правительстве. Судебный процесс по делу о похищении Доброго действительно показал, что эсеровский кабинет с Голубовичем во главе относился враждебно к немцам и даже намеревался организовать восстание против них. Я не придавал значения словам Петруся, когда он возмущался бестолковостью Голубовича, который после первого приказа Эйхгорна угрожал поднять против немцев восстание, и на что Петрусь, считая эти слова обычной болтовней Голубовича, смеясь ответил, что лучше ему совсем отречься от премьерства и сесть на белом камне и выть-завывать, а он, Петрусь, поедет себе в деревню хозяйничать. А если он не хочет отречься от премьерства, то пусть составит новый работоспособный кабинет, который наладит отношения с немцами и упорядочит внутреннее устройство и рекомендовал ему лиц для такого кабинета, что я и записал 21.IV.1918, но из этого ничего не вышло, потому что Голубович и эсеровская фракция, которая руководила тогда Центральной Радой, не согласились на кабинет, составленный из «буржуев», которые к тому же выдвигали неприемлемые для эсеров условия.

Итак, немцы имеют основания относиться с недоверием к украинскому народу и его интеллигенции, ибо она состоит почти исключительно из социалистов, которые враждебно относятся к немцам за разгон Центральной Рады и за установление реакции на Украине, а буржуазные элементы, которые собрались в демократическо-хлеборобской партии, показались немцам слишком слабыми, чтобы на них можно было опереться, когда они решились сбросить социалистическое правительство, а потому они и передали власть Союзу земельных собственников{313}, который ничего общего с украинцами не имел, а перекрасился только снаружи в украинский цвет, чтобы получить власть от немцев, которые тогда твердо стояли на украинской государственности. К сожалению, оказалось, что немцы совсем не такие дальновидные политики, как о них думалось; они ошиблись как в собственниках-землевладельцах наших, так и в социалистах, потому что у наших землевладельцев нет никакой охоты строить независимую Украину, а они лишь заботятся о своих классовых интересах, а социалисты наши не такие правоверные, как казались, потому готовы уступить много в чем по социальной линии, чтобы построить свою державу. И если бы немцы выбрали среднюю линию, то есть строили независимую Украину, опираясь на принцип демократически-национальный, то они привлекли бы симпатии широких народных масс и нашли бы нужные державные силы как среди социалистов, так и среди демократически настроенных землевладельцев; и, кажется, не много для этого и надо — надо только вести четкую национальную политику и провести в жизнь демократическую аграрную реформу, и это основные устои, а все остальное — то уже подробности, по которым должны были бы согласиться все. Соглашались же, и даже агитировали, крупные собственники-землевладельцы за социал-демократический земельный закон, чтобы не дать возможности провести эсеровскую социализацию земли. Я помню, какое веселое настроение охватило В.М.Леонтовича, когда он узнал, что по эсдековскому законопроекту остается землевладельцам усадьба и 50 десятин земли. А когда я выразил удивление по поводу его радости, то он серьезно ответил:

— Но если Центральная Рада примет этот законопроект, то я еще буду в выигрыше. Вы сами рассудите: я имею 800 десятин, за которые мне до войны давали по 1000 за десятину; если бы я их тогда продал, то имел бы 800 тыс. рублей, которые лежа в банке, теперь стоили бы не более 80 000 руб. А 50 десятин с моей усадьбой стоят и теперь гораздо больше, а потом, когда все успокоится, будут стоить огромные деньги. Земля моя совсем рядом с сахарным заводом, и я мог бы организовать прекрасное хозяйство, в котором культивировались бы исключительно свекловичные семена, которые я сбывал бы на завод, в котором к тому же я имею акции и состою членом правления, и свекловичные семена можно всегда и за границу сбывать с большой выгодой, если бы с нашим заводом-то произошло. Итак, имея такую усадьбу и 50 десятин при ней, я мог бы прекрасно жить. И еще к тому же у меня есть дом в Киеве, который, надеюсь, наше хоть и бестолковое социалистическое правительство, не социализирует, как это, говорят, намерено сделать большевистское правительство в Московии.

Очевидно, так утешали себя многие землевладельцы, а если бы им оставлено было десятин по 150, а за остальное заплачено бумагами, проценты по которым выплачивали бы не сами крестьяне, к которым перешла бы помещичья земля, а все государство с прогрессивно-подоходного налога, то на этом компромиссе должны были бы помириться и крестьяне, и помещики, тогда не было бы той смуты, которую мы теперь видим везде на селе. Теперь землевладельцы, опираясь на свои вооруженные отряды и на гетманские и немецкие военные силы, со злорадством издеваются над крестьянами, вымещая на них и свои материальные убытки и тот страх, который они пережили во время аграрной революции; отбирают у крестьян свою землю, засеянную крестьянами, накладывают контрибуцию за ограбленное имущество, или отбирают бесплатно у тех, кто купил у земельных комитетов. Членов этих комитетов, которые, как-никак, а были тогда законными правительственными институциями, созданными на основе