Книга Виолетта - Исабель Альенде

в белую пеленку.

— Камило, Камило… — шептала я сквозь слезы.

Ты едва дышал — крошечный, сморщенный, невесомый, как комочек ваты.

— Вы ведь бабушка? С вашим внуком все в порядке, но его должен осмотреть педиатр, и надо провести необходимые исследования, — сказала женщина.

Тебя отправили под наблюдение в отделение для новорожденных, где мы могли тебя навещать; там тебя продержали несколько дней; ты родился с желтушкой, но это не страшно, обычно все проходит само, заверили нас… Медсестра дала мне подержать тебя несколько минут, после чего мы расстались.

Нам принесли яблочный сок, Рой дал мне таблетку, которую я проглотила без лишних вопросов, — думаю, это был транквилизатор. Я все еще не могла понять, что произошло, не вникала в объяснения, спрашивала о Ньевес, как будто не слышала о ее смерти. Какой-то человек, представившийся больничным капелланом, провел нас в часовню — комнатку, Отделанную светлым деревом, лишенную каких-либо религиозных изображений, залитую светом, проникающим сквозь витражи. Туда привезли на каталке мою дочь, чтобы мы с ней попрощались.

Ньевес спала. Она выглядела безмятежной и на удивление прекрасной, ее нежное личико с золотистой кожей и кукольными ресницами обрамляли волосы медового цвета с высветленными кончиками. Рой объявил, что ему нужно заполнить формуляры, и увел с собой Риту и капеллана, чтобы я побыла с дочерью без свидетелей. В этой больничной часовне, не помня себя от горя, я поклялась Ньевес, что стану ее сыну матерью, отцом и бабушкой, что буду гораздо лучшей матерью, чем была когда-то для нее, самоотверженным и верным отцом, которого у нее не было, и лучшей бабушкой на свете; что проживу те годы, которые ей прожить не довелось, чтобы Камило не был сиротой, и дам ему столько любви, что когда-нибудь он сможет делиться ею с другими. Это и многое другое я сказала Ньевес между рыданиями. Запинаясь в словах, я давала обещание за обещанием, чтобы моя девочка покоилась с миром.

Рассказывая тебе эту историю, Камило, я снова чувствую острие, которое в тот день пронзило мне грудь, ту боль, которая возвращается до сих пор. Не существует боли сильнее этой, она настолько велика, что не имеет названия. Да, я все понимаю… На что мне жаловаться? Смерть дочери не была наказанием, я всего лишь одна из многих, это самое древнее и распространенное человеческое горе, в прежние времена никто и не рассчитывал, что все дети непременно выживут, некоторые умирали в младенчестве, так случается до сих пор в большинстве стран мира, но это нисколько не уменьшает ужаса, когда ты сама теряешь ребенка. Я чувствовала внутреннюю пустоту, но пустота эта кровоточила, мне не хватало воздуха, кости сделались будто из воска, душа не знала покоя. А жизнь продолжала идти своим чередом, как будто ничего не произошло; встать, сделать шаг, за ним другой, собраться с силами и заговорить, я не сошла с ума, я пью воду, но чувство такое, будто глотнула песка, глаза пылают, а моя неподвижная, ледяная, вылепленная из алебастра девочка, моя доченька, больше не назовет меня «мама», она оставила неизгладимый след в моей жизни, память о смехе, изяществе, бунтарстве, мученичестве.

Мне разрешили провести несколько часов рядом с Ньевес в пустой часовне. Дневной свет в витражах погас, кто-то пришел и зажег светильники, изображающие свечи, и попытался сунуть мне в руки чашку чая, но я не сумела ее удержать. Я была с дочерью наедине, мы разговаривали, и я смогла наконец сказать ей то, чего не говорила при жизни: как сильно я ее люблю, как скучала по ней многие годы. Я попрощалась с ней, поцеловала, попросила прощения за грех невнимания и небрежения, поблагодарила за то, что она у меня была, пообещала, что она останется навеки в моем сердце и в сердце ее сына, попросила не покидать меня, навещать во сне, посылать мне знаки, которые помогут мне видеть ее в каждой красивой молодой женщине, повстречавшейся на улице, чтобы ее дух являлся в самый непроглядный ночной час и в полуденных световых бликах. Ньевес. Ньевес.

Наконец за мной пришли Рита и Рой. Они помогли мне встать на ноги и обняли, образовав защитный круг; они держали меня, пока я не успокоилась, согретая теплом их участия. На прощание каждый поцеловал Ньевес в лоб, и меня повели к выходу. Снаружи уже стемнело.

Два дня спустя, пока ты был под наблюдением в больнице, твою маму кремировали. Не могла же я оставить ее тело в Лос-Анджелесе, вдали от семьи и родины. Урну с прахом я держала у себя, пока не захоронила там, где покоятся наши родные: на кладбище в Науэле. Когда-нибудь меня похоронят с ней рядом.

В этот тяжелейший момент Рой Купер снова пришел мне на помощь. Согласно логике, в любой нормальной семье я бы взяла на себя заботу о ребенке, но Рой предупредил, что по рождению мой внук — гражданин США и получить разрешение на вывоз его из страны — целое дело. Поскольку родителей у него нет, его судьбу решает судья по делам несовершеннолетних, законная процедура может занять много времени, а до тех пор ребенок будет там, куда определит суд. Он не успел договорить, а я уже потеряла рассудок; первое, что мне пришло в голову, это украсть внука из больницы и исчезнуть вместе с ним. Без сомнения, Хулиан Браво помог бы нам спрятаться в южном полушарии, он знал бесчисленное множество способов обойти закон.

— В этом нет необходимости, — перебил меня Рой. — Давай зарегистрируем Камило как моего сына.

— Что ты такое говоришь?

— Допустим, у меня были близкие отношения с Ньевес. Я признаю отцовство и беру на себя финансовую ответственность. Мать не хотела, чтобы ребенок носил мою фамилию. Просила, чтобы его зарегистрировали под именем Камило дель Валье, она ведь тоже не пожелала носить фамилию Браво. Поняла?

— Нет.

— Будем вести себя так, будто бы я отец ребенка. Я имею право передать его бабушке и дать разрешение на вывоз в другую страну. Забудь о Хулиане Браво.

— Ты что, правда отец Камило?

— Да нет же! С какой стати? Я же не спал с Ньевес.

— Но, Рой, почему же…

— Разве я не говорил, что зарабатываю на жизнь разруливанием чужих проблем? Это всего лишь очередная проблема.

Вот так это и случилось, Камило. Имя Роя Купера указано в твоем свидетельстве о рождении в графе «отец» для удобства, но, разумеется, твоим отцом он не был. Он защищал твою маму в последние месяцы ее жизни и пошел на этот обман