Книга Путь кама - Екатерина Викторовна Королькова

величия природы.

«Нет, – прервал рожденное в глубине своего сердца недовольство Мархи: – Кайлас – помощник и ступень к бессмертию, но не стена. Его надо ценить, как место силы, как дар богов, что оставили единственную лазейку в свою обитель».

Гора, куда он стремился, миновав лес двойников, была двойником вершины, которая темнела острыми гранями во всех Срединных мирах. Вселенные отличались друг от друга, как день и ночь, огонь и вода, но Кайлас непогрешимо стоял на земной тверди даже там, где след хомосапиенсов растворился в истории, подобно утренней росе в жаркий полдень.

Сутки назад кам не думал восходить на небесный столп, что связывал паутину мирозданий, но теперь, когда от него зависела жизнь почти сотни шаманов, усыпленных в поселке, выбора не оставалось. Точнее, он был, но совсем не подходил Мару. Либо сбежать, прикрываясь запретом духов предков, либо идти напролом с поддержкой одного-единственного, верного до самой его смерти Асая Оциолы.

Улепетывать, поджать медвежьи уши Мархи казалось неподъемным бременем. Этим он подвел бы не братьев, но собственного ие-кыла, который сдавался даже под страхом божественной кары.

Что уж говорить о помощниках и амагяте! Позора не оберешься.

Старик оценил бы его рвение и возрадовался, что воспитал доброго кама. Тимучин смерть как гордился самоотверженными учениками, ценил их выше переговорщиков и воинов. И молодому каму это нравилось. Как вызывает довольство любая похвала старшего, истинного учителя и божества.

«Спасу Сургуль – спасу старика», – поклялся себе парень и упрямо сжал губы.

Секундой спустя он уже переставлял ноги с одного обледенелого выступа на мшистый камень повыше. Хватаясь руками за острые края, подтягивался на очередное плато почти вертикальной каменной стены.

Пологая часть горы осталась позади, впереди маячил тяжелый подъем по единственной мало-мальски подходящей грани Кайласа, символу солнцеворота и духовной силы.

С собой Мархи взял веревку, сплетенную некогда слепой шаманкой Аталзой, бурдюк с талой водой и пару вяленых рыбешек. Запас небольшой, но времени думать и тем более набирать больше провизии у него не было. Груз за спиной мог помешать в опасном восхождении, заставить Мара идти долгой дорогой по устью реки, серпантином опоясывающую скалу.

На небе загорелись семь звезд, недвижно повиснув над острием центральной точки. Они не кружились, не двигались, не танцевали, как этого требовали законы Срединных миров. Они неподвижно мерцали яркими маяками блуждающим в черноте скудного Ольхона шаманам.

Этой ночью таким шаманом стал Мар. Как ни болели суставы, не ломило мышцы от чрезмерных натуг, он не останавливался. Трещины, которыми он восхищался с низины, превратились здесь, в сотнях метров от пика, в рваные пещеры. Мутные тени – в ступени и неровные выемки размером с быка.

Парень ахнул и зажмурился, когда один из кусков слоистой породы выскользнул из-под ног и кубарем полетел в небытие. Сильнее вцепился пальцами в породу над головой.

Раздался грохот. Один, второй, третий удар оглушили пустоту и заставили эхо проснуться.

– Дьявол! – выкрикнул кам и прижался грудью к ледяной стене.

Кровавая дорожка с поцарапанной кожи ладоней неспешно закапала на почву между камней. Треснули ногти.

– Справа ступени, посмотри! Я давно их заметила. Они здесь с тех пор, как эжин грома ударил скипетром по скале, дабы преградить людям путь наверх. Смертные, конечно, не дошли, а вот трещина легла удобно.

Белая ласточка закружилась над головой шамана и, взметнувшись ввысь чуть левее его плеча, долетела до выступа почти квадратной формы. Часть камня ушла в грунт, но большая часть оставалась на поверхности и давала возможность легко на него опереться. Выше шли такие же саморожденные ступени, которые образовывали вполне достойный всход.

– Спасибо, Со, – поблагодарил кленового духа Мархи и, оттолкнувшись ногой, подпрыгнул.

Схватившись за спасительную лестницу, он несколько раз качнулся и в полете приземлился на ее пыльную поверхность.

– Силе-е-ен, – насмешливо и одновременно уважительно к двойнику пропищала птаха. Растворилась в воздухе, как это бывало каждый раз при пособничестве дерева.

Мархи с теплотой и радостью понял, что совсем не один в путешествии. С ним были его духи. Двойники, помощники, амагят, ие-кыла: все они служили шаману верой и правдою, пока тот выполнял миссию. И неважно, какова она была. Главное: что Мару верили и считали достойным.

С тех пор как парень принял в себе кровь предков и смирился с ношей миротворца, одиночество ему не грозило.

Миротворец! Ха! Демоны и злобные духи посмеялись бы после таких слов. Но ведь и вправду: участь шамана заключалась не в борьбе за идеал, не в бездумном раболепии перед тэнгри, участь шамана была в усмирении злобы, в понимании, сочувствии к каждому. Неотступное следование законам гармонии – вот, для чего жили ойуны, и чем успокаивалась их вечно терзаемая выбором, разделенная на осколки душа.

– Хоер тэшэ закрыты врата Небожителей! – вспомнились Мархи речи предка. – Каму с черными корнями нельзя на Кайлас!

– Я иду просить помощи. Как еще спасти братьев, если не преклонить колени перед богами-заступниками?

Дух из памяти умолк и покосился на товарищей за спиной. Полупрозрачные лица стариков, к которым он обращался, показались путейцу неумелыми масками презрения и злобы. Но под ними прятались вполне человеческие чувства: испуг и растерянность.

– Не ведаю, – спокойней ответил собеседник. – Однако на гору идти нельзя. Тебя встретит смерть. Не иначе.

Рядом с Мархи проявился Асай. Дряхлый, с поникшей головой сейчас он напомнил призрака куда больше, чем обыкновенно. Словно последняя капля божественной искры потерялась в нем, как Мархи вошел в спящее селение.

– У наших потомков, наших детей украли души. Род шаманов иссякнет с восходом полной луны. Неужто Их спокойствие, – Асай указал пальцем в потолок постройки. – Их сладкий сон важнее мира духов и людей?

Старые шаманы умолки. Неспешные переговоры, которые они вели где-то позади, стихли. Ответить Асаю никто не решался. Да и что можно было сказать? Предать себя или предать богов? Живому шаману выбирать самому. Ибо их век давно ушел и все, что могли предки сейчас, так это сетовать о своих упущениях или ругать молодежь.

– Великие отцы, на вас оставляю Тимучина. Берегите живого главу, а я пойду. Не поминайте лихом.

Мархи встал на колени, поклонился серым теням, тут же растворившимся в идолах, и вышел из башни Дома Предков. На циновке в комнате, обожжённой тысячами свечей, палочек и просьб остался одинокий, белый как полотно глава Пути. Пред ним у подножий изваяний взметнулся дымок от бамбуковых сухих побегов и закружился к черному от копоти потолку.

Время шамана таяло, уходило. Но надежда все еще теплилась в его ами, как теплился огонь молодости, упорства в сердце краснодарского паренька