Книга Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

тебе все здесь чужое», — услышала Аида.

— Чем нас привлекает кнайпа? Здесь встречаешься с товарищами, обмениваешься мыслями, впечатлениями, — прервал этот немой диалог Остап. — Иногда услышишь смешной анекдот. Современный город разъединяет людей, распихивает их по углам. Театр? Кино? Телевизор? Полезно и культурно! Но, как говорил Григорий Васильевич, нет обратной связи. За этим и приходим.

Икарус принес кофе с коньяком и куда-то исчез.

— На посошок, — поднял чашечку Максим. — Расстаемся на месяц.

— Почему так? Я кому-то надоела? — поджала капризно губки Майя.

«Я здесь желанный человек. Я отобрала у тебя Григория», — услышала Аида.

— Дайте и мне, Остап. Говорят смелые женщины иногда действуют безрассудно. — Аида взяла поданную Остапом чашечку, выпила, отломила от плитки шоколада кусочек, бросила в рот. — И это безрассудство помогает им добыть победу.

«Я пришла нарочно. Чтобы узнать обо всем. Отобранное я верну себе. Обязательно верну!» — услышала Майя.

Максим встал.

— Почему расстаемся на месяц? Буду писать очерк о нашем Савиче. Он намудрил такого... Понадобилось мое перо классика, чтобы обрисовать его достижение. Так что встретимся через месяц. За Григория, за его светлую голову. — Максим одним духом опорожнил чашечку, прощально махнул рукой и вышел.

— Поддерживаю тост! — Аида вызывающе посмотрела на Майю. — Если голова светлая, туман в ней всегда рассеется. Уважаю и ценю людей, способных отличать кривые дорожки от прямых.

— Трудно определить, какая дорожка прямая, какая кривая, — Майя тоже вызывающе посмотрела на Аиду.

— Умный человек всегда сможет определить. Пошли, Остап. Вы проводите меня? — Аида встала.

— Конечно, конечно! — вскочил Остап.

«Как видишь, я тоже не безразлична для мужчин. Так что не думай, что только ты одна здесь неотразимая красавица», — прочитала в глазах Аиды Майя.

— Да вы что? — возмутился молчавший до сих пор Геник. — Уже по домам? Так рано?

— Ты, Глыба, человек творчества. А мы — люди смертные. Нам завтра идти на работу. Надо выспаться. Пока. — Остап поклонился, взял Аиду под руку.

На улице Аида робко спросила:

— Куда мы теперь?

— Хочу вас угостить необыкновенно вкусным кофе. Не таким, как здесь.

— Хорошо, — немного поколебавшись, согласилась Аида.

Остап помог Аиде снять пальто, провел в комнату, усадил на диван.

— Вот здесь я провожу свою холостяцкую жизнь. Отдыхайте. Через пять минут будете наслаждаться фирменным напитком.

Остап исчез на кухне.

Аида стала разглядывать развешанные на стенах гравюры. В комнате было тихо и уютно. «В сон клонит... Напрасно я пила кофе с коньяком». — Аида положила голову на мягкую спинку дивана.

Проснулась она от грубых мужских объятий. «Гриша приехал! — обрадовалась Аида. — Но он всегда обнимал меня ласково, нежно. Почему же теперь?..»

Она открыла глаза и увидела Остапа. Оттолкнула его.

— Да вы что?.. Для этого и пригласили меня?!

— Простите, — пролепетал Остап. — Я думал...

— Вы думали, что я такая же... Такая же, как ваша Майя? Нет, я не из тех... — Аида вскочила и бросилась к выходу.

20

Николай Александрович Гернштейн сел возле кровати Петра, склонился над ним:

— Знаешь, почему тебе трудно? Ясное дело, не знаешь. Слушай внимательно. Человека от животного отличает сознание. Это — главное. Целостные системы разных уровней управления. Одна из них — рука-мозг. Ты научился сгибать и разгибать протез. Теперь попробуй научиться двигать пальцами. Мы придумали для тебя очень простую систему движений. Ты научишься брать предметы, поднимать их, держать, класть. Тренируйся. Тебе никто не будет мешать.

— Пусть отец придет. С ним легче, — попросил Петро.

Всеми правдами и неправдами Николай Александрович добился, чтобы Сенченко перевели из госпиталя инвалидов в хирургическое отделение института. Выхлопотал направление на врачебный консилиум, подыскал место в переполненном, забитом покалеченными войной людьми помещении.

Иван Сергеевич устроился под лестничным маршем в каморке дворника, тоже недавнего солдата, потерявшего ногу в прусских болотах; одновременно он работал и лечился. Оба недавних солдата сразу нашли общий язык.

— В землянке или, скажем, в блиндаже было теснее, — не унывал дворник-весельчак. За время лечения он отрастил пушистые длинные усы и большую бороду. — Выйду отсюда, наймусь работать в детских садах Дедом Морозом. А что! Будет единственный на свете Дед Мороз — инвалид, — шутил он.

Петро с болью видел, что Иван Сергеевич вконец исхудал. Нездоровый румянец на щеках сменялся бледностью. С плеча он не снимал повязку — кровоточила рана. С замиранием сердца встречал его в семь часов утра, понимая, сколько усилий приходится прикладывать Ивану Сергеевичу, чтобы прийти побритым, в аккуратно выглаженных гимнастерке и галифе. Он массажировал Петру плечи, помогал учиться владеть протезом.

— Иван Сергеевич, — остановил его однажды перед входом в палатку Николай Александрович. — Вот что меня беспокоит... Протезы ног готовы. Пока я их не отваживаюсь давать Петру. Слишком непомерной окажется нагрузка на центральную нервную систему. Пусть сперва приноровится к руке. На все нужно время. Мы могли бы кое-что рациональней... Ну, скажем, уплотнить время. Вы не против?

Сенченко не понял.

— Что значит — уплотнить?

— Петро овладел некоторыми разделами высшей математики. Овладел досконально. Видно, что его учитель был образованным и совестливым человеком. Но... — замялся Николай Александрович.

— Не ищите выражений, — пошел ему навстречу Сенченко. — Чем проще, тем понятней.

— Хорошо. Давайте проще. В знаниях Петра зияют жуткие пробелы. Он не в состоянии перебросить мостик от раздела к разделу. Находит вслепую то, что давно уже известно вдоль и поперек.

— Не знаю, чем помочь, что посоветовать, — покачал головой Иван Сергеевич. — Подскажите! Если бы это было на фронте, я нашел бы выход.

— Не спрашивая вашего согласия, я договорился с двумя своими аспирантами... Физиком и математиком... Они постепенно будут готовить Петра... Он сразу сдаст экзамены за университет и защитит диплом. Высиживать лекции с его знаниями — непродуктивно и грешно. Этих аспирантов вы знаете. Сашко и Виктор. На мой взгляд, Петро симпатизирует им. Особенно Сашку. Не возражаете?

— Возражать? — удивился Сенченко. — Не