Книга Роман Нелюбовича - Олег Велесов

Я попытался припомнить, видел ли этого Ивана Николаевича в литературном клубе. Лицо определённо незнакомое, но оно и понятно, большая часть членов клуба были, скажем так, люди приходящие, обычные, которые любили слушать, обсуждать услышанное и благодаря этому считать себя причастными к чему-то литературному. Иногда они зачитывали что-то на публику, но совершали это не регулярно и оттого в памяти моей не задерживались. Таких, кто сделал литературу не только хобби, но и целью, было мало.

Иван Николаевич протянул мне руку. Я пожал. Сухая ладошка исчезла в моей ладони вместе с пальцами, и я подумал, что такой дядька в переноске пианин не помощник, так что я не четвёртым, я третьим приехал.

Иван Николаевич произнёс пару комплиментов по поводу прочитанной повести, вежливо откланялся и скрылся в подъезде. Я проводил его взглядом и спросил Лёху:

— А про какого Сашку он говорил? Что ещё за скрытый поклонник моих талантов?

— Ты чё, Ром? Это он про Галыша. Про кого ж ещё?

— Галыша Сашей зовут? Серьёзно? А Галыш тогда…

— Фамилия. Ром, ты хоть иногда интересуйся теми, с кем пьёшь.

Лёха засмеялся и хлопнул меня по плечу.

Мы поднялись на третий этаж. Пианино стояло в коридорчике, упираясь одним торцом в дверной косяк, а другим в трюмо. Чтобы попасть в квартиру, нам сначала пришлось сдвинуть пианино вглубь коридора и только после этого удалось протиснуться внутрь самим. Лёха с Галышом взялись разбирать трюмо, а я прошёл на кухню, осмотрелся. Чистый стол, пустая раковина, на окне лёгкие занавески. Женщины ещё нет, но рука её уже чувствуется. Открыл дверку холодильника: батон колбасы, зелёный лук немного повядший, шпроты, в карманчике на дверке початая бутылка водки — обычный набор холостяцкой жизни. Скоро это исчезнет и полки займут борщи, котлеты и селёдки под шубой. Галыш уже светится. Как же мало надо мужику для счастья: хорошая еда, прибранная квартира…

Я открыл окно, выглянул на улицу. Тихо-то как. Если не считать возни в коридоре, то тишину можно назвать тягучей. В моём безоблачном детстве двор был наполнен множеством звуков: плач, крики, лай собак, звон разбитого стекла. И этот вечный призыв с соседского балкона: «Па-авли-ик, домой!», а в ответ: «Мам, ещё немного!». На площадке для сушки белья, в кои то веки свободной от тёток с бельевыми корзинами, идёт игра. Две команды, выстроившись цепью друг против друга, выводят речитативом:

«Хали-хала!».

«На что слуга?».

«Починяем рукава!».

«На какие бока?».

«На пятые-десятые нам… Ромку сюда!».

Я щурюсь, будто от солнца, выбираю цель. Кто-то советует: «Вон там рви, между Колькой и Маринкой». Я не слушаю, я знаю, куда бежать; разбегаюсь и висну на крепко сцепленных руках — висну не потому что не хватает силёнок разорвать, а потому что чуть-чуть жульничаю, ибо в этой цепи девчонка, которая мне нравится, и я хочу быть рядом с ней… Где сейчас та девчонка? Как сложилась её судьба? И узнаю ли я её, если встречу?

Как много возникает вопросов, когда сталкиваешься с прошлым. Раньше я не обращал на это внимания, потому что прошлого было мало и стояло оно рядом. Теперь оно начало удаляться, и с каждым днём всё дальше и дальше, и на душе становится пасмурно, как в тяжёлый осенний день. Это чувство не имеет ничего общего с ностальгией, потому что ты думаешь не о потерях или упущенных возможностях, и ты не скучаешь о том времени, ты просто понемногу начинаешь остывать — от эмоций, от желаний, от капризов и вообще от жизни. И та девчонка, имя которой я сейчас даже не помню, давно стала всего лишь нейронным импульсом моей памяти. Страшно подумать — импульсом! А ведь тогда казалось, что не видеть её, значит умереть. Так будет и с Анной. Сегодня я её люблю, но пройдут годы, и она тоже станет импульсом.

Я закрыл окно. Не хочу думать об этом и не хочу тащить пианино. Скучно. Сейчас бы водки, отрезвить душу завтрашним похмельем…

Я выглянул в коридор.

— Галыш, а дядька твой где?

— К соседке ушёл, — ответил тот. — К Надежде Ивановне. Они работали раньше вместе, — и с примесью вины в голосе добавил. — Да ладно Ром, помощник он всё равно никакой. А втроём мы как-нибудь справимся.

Согласен, присутствие дядьки в данной ситуации совсем не обязательно, но было бы неплохо ещё кого-нибудь позвать, например, Серёню. Троих нас определённо мало. Ненадорваться бы.

— Слушай, Галыш, а зачем твоему дядьке пианино? Не проще топором его порубить и выкинуть?

Разумеется, я сказал это в шутку, Лёха понял и заулыбался, а вот Галыш воспринял серьёзно. Мне показалось, что он немного испугался.

— Нет, что ты, ему без пианины нельзя. Он до пенсии музыку преподавал. К нему и сейчас ученики ходят.

— Ром, — позвал меня Лёха, — ты бы вместо того, чтобы топором махать, лучше б нам помог. А то мы тут до утра не управимся.

Снова согласен. Как бы скучно мне не было, а раз пришёл, то полезай в кузов. Минут десять нам потребовалось на то, чтобы разобрать трюмо и убрать весь хлам из гардероба в комнату. Потом взялись за пианино. Лёха приподнимал его спереди, а мы с Галышом, поднатужившись, толкали сзади. Получалось не быстро и с ужасным скрипом, но всё же получалось. На шум из соседней квартиры выглянул мужик. Посмотрел на нас недобро, поскрёб небритый подбородок и закрыл дверь.

Спустившись на межэтажную площадку, мы остановились.

— Может это, — Галыш вытер лоб рукавом рубашки, — по стопочке накатим? Заодно передохнём малость.

Предложение хорошее, но несвоевременное. Если уж пить — так пить, а работать — так работать. Это аксиома. Сейчас надо было работать, поэтому я немного изменил постановку вопроса:

— Если мы на каждой площадке будем накатывать по стопке, нас самих тащить придётся. Поэтому предлагаю накатить один раз, но от всей души и в конце мероприятия.

Лёха, к удивлению, меня не поддержал.

— Я за рулём, — отказался он. — Ты, кстати, Галыш тоже. Тебе ещё Ромку назад везти, а потом дядьку в Проскурино. А к шести мы с Люськой едем к тёще, у тестя година. Так что при всём уважении, Ром, сегодня накатить не получится.

Я немного огорчился. Оценив по приезде объём работ и состав компании, я уж начал настраиваться на волшебный вечер. Думал, сядем где-нибудь на скамеечке, лучше всего у Лёхи в беседке, и весело отпразднуем окончание трудового дня. Хоть отвлекусь ненадолго от дурных мыслей. Но нет, так нет.

— Что ж, спасибо вам, друзья, за завтрашнее утро без головной боли.

— Не ссы, — подмигнул Лёха, — выпьем ещё. Не последний день живём, — и ухватился за пианино. — Давай дальше.

Хорошо, что Галыш жил на третьем этаже, а не на пятом. Пока мы спускались, успели изматерить всех и вся, и пианино в том числе. Ещё немного и мы бы действительно порубили его топором. Уже в который раз я убедился в том, что каждый должен делать свою работу. Если ты пожарный, то ты должен тушить пожары, а не ремонтировать прорванные трубы. А если ты пенсионер или водитель КамАЗа, то ты не должен переносить мебель, ибо для этого существуют специально обученные люди — грузчики мебели. Но грузчикам надо платить, а друзья всегда бесплатные, поэтому Галыша мы с Лёхой обматерили тоже. Тот благоразумно помалкивал и больше смотрел себе под ноги, чем на нас.