Книга Немецкий мальчик - Патрисия Вастведт

Каждую пятницу Джордж отправлялся на «Даймлере» в Танбридж-Уэллс и забирал Тоби на выходные. Пятнистый пони Мишка до сих пор пасся у Эдди и Рейчел. Иногда Тоби помогал Эдди доить коров, иногда — Рейчел ухаживать за курами, иногда верхом на пони отправлялся в Верино бунгало, где Вера кормила его и ругала за то, что похож на цыганенка. Никто за него не тревожился, потому что вся Ромни-Марш была домом. Мальчишка жил на воле, словно волчонок. Тоби Шрёдер, еще недавно боявшийся дождя и ветра, теперь в любую непогоду плавал в море вместе с Мишкой, спал на сеновале, а потеряв ботинки, гулял босиком.

Порой Тоби навещала тетя, Франческа Брайон, которой, похоже, нравились эти перемены. Она была все такой же красавицей, по-прежнему изящной и грациозной, а пробивающаяся седина лишь подчеркивала глубину темных глаз.

Однажды, когда они пили чай в салоне Мэндеров и ждали возвращения Тоби, Франческа как бы между делом обмолвилась:

— Что-то я давно ничего не слышала о Майкле Россе. Прежде он поддерживал со мной связь. Вы случайно ничего о нем не знаете?

Элизабет замялась.

— Да, — после паузы ответила она, — я часто с ним вижусь. Он живет тут неподалеку.

Темные глаза Франчески вспыхнули: теперь они с Элизабет были квиты за ту первую встречу у студии на Фицрой-стрит, когда она мягко дала понять, что Майкл принадлежит ей. Элизабет уже понимала: в тот раз Франческа солгала.

Миссис Брайон внимательно посмотрела на свою чашку.

— Я очень рада, что у него все в порядке.

— Майкл вернулся в день смерти его бабушки. Я с ней дружила, поэтому она попросила вызвать меня. Мы с Майклом…

— А у вас есть его адрес?

— Адреса нет, но, если хотите, я передам ему письмо.

— Как это нет адреса? Странно, очень странно… — Франческе не изменили ни мягкость, ни хорошие манеры.

Гнев, которому давно следовало утихнуть, захлестнул Элизабет. Она не корила себя за то, что унижает Франческу, — та заслужила.

— На мысе Дандженесс нет улиц. Если отправите письмо, оно, может, и дойдет, а может, и нет.

Франческа разгладила синие лайковые перчатки.

— Тогда, пожалуйста, передайте, что студия на Фицрой-стрит по-прежнему его ждет, — спокойно проговорила она. — Скажите Майклу, что договор аренды можно возобновить.

— Майкл больше не рисует! — Элизабет дала волю гневу. — Ему не нужна ваша студия!

— Сейчас, может, и не нужна, но в жизни все меняется, — заметила Франческа, потягивая чай. — Когда мы с вами в последний раз встречались, вы, Элизабет, замужем еще не были.

О Майкле они больше не заговаривали и научились обходить это препятствие на пути дружбы, которую поддерживали ради Тоби.

Увидев на столе у Майкла синие лайковые перчатки, Элизабет поняла, что Франческа его разыскала. Майкл их не прятал, а Элизабет не задавала вопросов. Она знала, что Франческе Брайон их отношений не изменить, но все равно зашвырнула перчатки подальше в море.

Унылый мюнхенский дом долго подавлял Карен, зато теперь, перед самым отъездом, казался добрым и печальным. Что зловещего в елях за лужайкой? И почему эти могучие деревья с мохнатыми лапами, что шевелятся на ветру, она раньше принимала за бредущего по лесу великана?

Карен обедала в столовой. Из-за суматохи с переездом в доме поднялась пыль, подуешь — ярко озаренные зимним солнцем пылинки начинают танцевать.

Одиночество ее больше не мучило. Карен уже забыла, что бывает иначе. Когда-то давно, в другой жизни, она снимала номер в отеле вместе с Бетти, чей громкий храп не давал спать. Порой Стэн, задобрив Бетти подарками, уговаривал ее переночевать у подруги, а сам прокрадывался в номер к Карен. В Кэтфорде за ней по пятам ходила Элизабет.

Сегодня в доме было много людей, но Карен сборами не занималась, ела не спеша, старалась не путаться под ногами и ждала, что ее вот-вот попросят перейти в другое место: обеденный стол тоже нужно выносить. Его ножки и ножки всех стульев уже обернули картоном, шторы сняли, ковры свернули. Мебель, которую оставляли, покрыли простынями, и она походила на айсберги, плывущие по голому полу.

На гравийной дорожке перед домом стояли чемоданы с бельем и набитые соломой ящики с хрусталем и фарфором. Зеркала лежали на лужайке, а кресла, столы и шкафы жались друг к другу на холодном ветру, как бездомные, не знающие, что с ними случится дальше.

Сейчас из передней выносили самую крупную мебель и по аппарели поднимали в грузовик. Командовала грузчиками Хеде.

Хеде видела их новый дом в Зальцбурге и рассказывала Карен, что он большой, прекрасно отделанный, а прежние владельцы оставили целую библиотеку, и все стены увешаны картинами. Раньше там жила еврейская семья, которая, как и многие другие, эмигрировала. Очевидно, брать с собой все имущество было хлопотно и слишком дорого. Хотя странно, сказала Хеде, что они оставили в шкафах одежду, а на кроватях постельное белье.

На клумбе нашли тела двух овчарок, в погребе мяукал голодный котенок. Хеде посадила котенка в коробку и привезла маленькому Штефану, но стоило поднять крышку, звереныш выскочил и исчез в лесу.

Артур уехал в Зальцбург месяц назад, о его нынешней работе Карен почти ничего не знала. Насколько она разобралась, новые власти реформировали экономику Германии и нововведения неизбежно касались евреев. Карательные меры применялись лишь к вредителям, причем не только к евреям, а ко всем, кто противился планам фюрера.

Некоторые люди поддерживали реформы активнее других. Поначалу свастика и оскорбления, намалеванные на магазинах и конторах, принадлежащих евреям, шокировали, но сейчас казались неотъемлемой частью новой Германии.

Элизабет писала, что английские газеты полны страшных историй о карательных мерах и запугивании. Карен отвечала, что иностранцы не понимают сути. Безболезненными коренные перемены не бывают, но в Германии они особых сложностей не создают и страданий никому не причиняют. Сейчас во главу угла ставятся интересы настоящих немцев. Пока сама Карен пожертвовала лишь походами в магазин Розенбаума — как и все настоящие немцы, — а там самые красивые платья в Мюнхене.

Карен не теряла бдительности. Вся корреспонденция подвергалась цензуре, жене Артура не подобает писать ничего двусмысленного, и потому она не рассказала Элизабет, как жестоко поступил Артур, уволив вежливую, трудолюбивую кухарку за то, что ее бабушка еврейка, или о том, как собачку миссис Розенбаум перемазали желтой краской и подвесили перед магазином, чуть не придушив.

Не написала Карен еще об одном случае, а ведь облегчи она душу, объясни, почему не помогла, угрызения совести наверняка бы стихли.

Был самый обычный день, и Карен вместе с Хеде отправилась выбирать зимние ботинки. Посреди оживленной улицы что-то случилось - люди сходили на проезжую часть, чтобы обогнуть какое-то препятствие. Вблизи Карен с Хеде поняли, в чем дело. Дорогу загородили шесть или семь парней в форме гитлерюгенда, высокие, сильные, не мальчишки, а почти мужчины. Они хохотали и над кем-то глумились.