Книга Испытание смертью или Железный филателист - Шуммит Датта Гупта

— Все изъятое у арестованного при обыске изолированно лежит в сейфе, — почему-то именно сейчас отчитался Глой, видимо, подчеркивал тему копировальных листов.

— Полковник Глой, мы не будем заниматься его шифровками. Все ценное, что изъято, можете распределить между собой или отдать государству, — распорядился мужчина в штатском. — Господину Козлову это больше не понадобится.

И у Алексея под ложечкой заныло, оттого, что его альбомы с ценнейшими марками сейчас отдадут какому-нибудь сынишке-школьнику.

— Джек, бей его, пока не устанешь! — приказал Глой и почтительно открыл дверь перед мужчиной в штатском. Потом обернулся, медленно пошел к двери, глядя, как охранник наносит Алексею грамотные удары ногами, чтобы не задеть жизненно важные органы, и попросил: — Джек, остановись на секунду!

Охранник остановился, остановился и гость из ЦРУ.

— Послушай, Козлов, ведь все это время я пытался тебе помочь! Пытался тебя спасти вопреки твоему упрямству! Я давал тебе шанс, но ты не шел навстречу! У меня тоже есть начальство, и оно дает мне определенные сроки… Так что я умываю руки. Завтра тебя переведут в камеру смертников, и ты понимаешь зачем. Статья «Терроризм» позволяет это!

Алексей вздрогнул.

Глой заметил это, и тон его смягчился:

— Там ты не будешь голодать. Тебе даже дадут целую жареную курицу. Но только один раз. Перед казнью. А это очень неприятно, Козлов, когда тебя казнят. Мы не любим электрических стульев, у нас все по старинке. Тебе наденут петлю на втором этаже, она затянется, откроется люк, и твое тело рухнет на первый этаж. А там доктор Мальхеба сделает тебе последний укол в сердце, чтобы исключить случайность. Труп выбросят бродячим собакам. И больше никто никогда не узнает о тебе ничего. Ну?

Алексей молчал, было понятно, что Глой позирует перед цэрэушником. Каждым словом, даже небрежностью интонации последней фразы: «Джек, продолжай!»

Конечно, Бродерик и Глой в общении с западными разведками ощущали свою второсортность. Те работали в основном над похищением новых технологий, а тут круглые сутки пытали черных за выступления против апартеида.

Алексей понимал, что и он приехал не из самой простой и самой правовой страны, но, прожив большую часть жизни «немцем» и освоив тончайшие нюансы «европейскости», с юмором относился к совковому низкопоклонству перед Западом.

Люди в Европе были не лучше, не умнее, не добрее, не открытее, не честнее советских, они просто были сытее. И, попадая в условия конкуренции за блага, превращались в совершенно бесстыжих волков, чего, конечно, в Советском Союзе не было видно из-за железного занавеса и холодной войны.

Козлов всегда смеялся, когда, приезжая в Москву, они с Татьяной встречались со старинными знакомыми, и те, пожирая глазами их импортную одежду, вздыхали: «Вы там живете в раю!»

Старые знакомые считали, что Алексей находится на дипломатической работе, но все равно пририсовывали западному миру неслыханный флер. И не имели возможности выехать, чтобы разочароваться в нем.

Избитый Алексей пришел в себя в камере. Любая разведка мира обучает специалистов по пыткам работать так, чтобы подопытный, с одной стороны, знал, что ему хотят сохранить жизнь; но с другой — видел, что могут случайно не рассчитать.

Правда, здесь, в ЮАР, где детские органы продавали колдунам, а «добропорядочные граждане» оплачивали ритуалы с этими самыми органами, где при детях разделывали крокодилов и безнаказанно убивали человека в городе после шести только потому, что его кожа была черной… здесь, конечно, могли и повесить.

Камера смертников? Пугают? Если пугают, почему цэрэушник не стережется? Ведь Алексей его запомнит. Значит, он не рассчитывает, что Алексея обменяют? Значит, уверен, что повесят? Ну, что делать? Алексей был готов к тому, что работа нелегала имеет и такие издержки.

Он приехал из Вологды поступать в МГИМО мальчишкой, гуманитарием-идеалистом, увлеченным историей и географией. Он проглотил к этому времени всю школьную библиотеку, основу которой составляли русская классика, книги о войне и шпионские романы.

Учиться в МГИМО было невероятно интересно, но к старшим курсам начали поговаривать о перепроизводстве международников. При Сталине СССР имел мало взаимоотношений с другими странами, и конкуренция на дипломатические должности была очень высокой.

Выпускники МГИМО могли полжизни ждать назначения на профильную работу. Дело доходило до того, что, например, ребята с Восточного факультета, свободно владеющие китайским языком, шли работать диспетчерами на станцию «Отпор» на Советско-китайской границе. А выпускники с Западного факультета устраивались комсоргами на китобойные суда в холодные моря.

И в институтском гимне даже был куплет, мол, все равно, что суждено: служить на «Отпоре» иль бить китов у кромки льдов и рыбий жир давать стране. Когда приближался момент выпуска, многие хотели попасть в КГБ, потому что понимали, человека со свободным иностранным языком берут туда для работы в международных организациях.

И однажды, еще до практики на старших курсах, Алексея вызвали в отдел кадров института на первом этаже здания. В кабинете сидели двое модно одетых мужчин. Они сначала задавали вопросы на общие темы, а потом спросили:

— Хочешь пойти работать в Комитет государственной безопасности?

Алексей согласился, но, естественно, не стал обсуждать этого даже с родными. А потом был направлен на практику в Данию, вернулся, сдал государственные экзамены, защитил диплом с отличием.

На практике в консульском отделе посольства в Копенгагене познакомился с резидентом советской разведки в Дании. Видимо, знакомство состоялось не случайно, и Алексей получил возможность посмотреть, что это за работа, и оценить уровень нагрузки. Казалось, что резидент и его помощники трудятся круглосуточно, но не устают потому, что работа действует на них, как наркотик.

На последнем курсе, после возвращения с практики, вызвали на Лубянку, и Алексей уже догадывался зачем. Это был его первый и единственный визит в здание у памятника Дзержинскому.

В кабинете сидели трое мужчин в штатском. Они долго расспрашивали Алексея, а потом предложили пойти работать в разведку.

— А как именно? — уточнил он.

Мужчины весело переглянулись, и один спросил:

— Ты читал книгу «И один в поле воин»?

Еще бы он ее не читал! Он знал ее наизусть! Это был известный роман Юрия Дольд-Михайлика, главный герой которого, советский разведчик Григорий Гончаренко, под видом сына немецкого шпиона Германа Гольдринга внедрялся в немецкий тыл в 1941 году.

По легенде, Герман провел отроческие и юношеские годы в СССР, имел дворянский титул, крупный счет в швейцарском банке и благосклонное отношение одного из шефов СС оберста Бертгольда.

— Хочешь работать так же? — спросил один из мужчин.

— Хочу! — Алексей не поверил своему счастью.