Книга Десять дней до конца света - Манон Фаржеттон

Она идет к Гвенаэлю, садится рядом с ним. Ни слова не говоря, даже не прерывая бега ручки по бумаге, он сует ей в руку стопку листков. Лили-Анн проглатывает их залпом, стараясь не выказать своего смятения, когда Лу-Анн и Зефир предаются любви в грозу. Пузырь интригует ее, его имя – Лоум – забавляет. Вот она уже набрасывается на последнюю страницу.

Зефир чувствует, как пигменты его татуировок мигрируют по поверхности кожи. Ну вот, опять они меняются.

Эти мутации случались и раньше, без каких-либо предзнаменований, без видимой логики. Никогда никому он не доверял этого секрета. Ведь с тех пор, как рисунки появились на его теле, уже несколько лет назад, он всегда старался быть один. Не привязываться ни к местам, ни к людям. Встречи случались порой, но всегда лишь мимоходом, он шел сквозь этот мир, пряча свое слишком большое тело под длинными одеждами, чтобы никто не открыл его тайну. Зефир стремился оградить свою жизнь, однако Лу-Анн исподволь пробралась в нее, без спросу проникла туда, куда он никого еще не допускал. И она это поймет. Сегодня она заметит, что линии изменились, что иные символы исчезли, оставив место новым меткам.

И что он сможет тогда ей сказать? Сказать будет нечего.

Она узнает.

Она узнает, что он чудовище.

Лили-Анн поднимает голову. Валентин сидит ниже на песке, погруженный в свои мысли.

– Зефир – это ты? Или это Валентин?

– Ни тот ни другой. Оба.

Она вздыхает. Она словно наэлектризована, терпения нет ни на что.

– Ты объяснишь в своем романе происхождение взрывов?

– Да.

– И как же?

– Догадайся.

– Ок… У всех твоих персонажей есть общая черта. Они забыли куски своего прошлого. Было бы логично, если взрывы связаны с этим недостающим прошлым.

– Неплохо.

– И потом, Зефир. Что значит это преобразование татуировок на его коже?

– Это природное. Генетическое.

– Он мутант?

– Если угодно.

– Он один такой?

– О нет. Это физическая характеристика всех особей его вида.

– Его вида? Зефир не человек?

– Человек. Новый вид человека. Он с другой планеты.

– И в твоей истории эти инопланетяне – виновники взрывов?

– Угу.

– Инопланетные люди, которые хотят нас истребить. Серьезно?

Эта гипотеза правда кажется тебе наиболее вероятной?

– В моем романе наша Земля – масштабный эксперимент. Их эксперимент. И теперь они хотят его закончить.

– Ты думаешь, с нами происходит именно это?

– Лили.

– Да?

– Дай мне поработать, пожалуйста.

Она возвращает ему листки и ждет продолжения. Теперь только читая она может нормально дышать.

Через некоторое время Гвенаэль вдруг качает головой.

– Я всегда был убежден, что литература может изменить действительность. Мою она изменила. Но чтобы до такой степени…

– Ты говоришь об этом романе?

– Я миновал стадию совпадений.

– Что же тогда?

– А что, если никакого Бога нет? Что, если Бог – это все творцы, вместе взятые, что живут в этом мире? Представь себе: художник написал шедевр, портрет такой силы, что он стал реальным, и в ту секунду, когда он его закончил, родился ребенок, точь-в-точь на него похожий? А на следующий день композитор сочинил музыку, которая потрясет человечество на долгие века – человечество или только одного человека, изменив ход его жизни?

– А еще через неделю писатель принялся за текст, которого писать не собирался, и каждая написанная им сцена так или иначе воплощается в жизнь.

Гвенаэль кивает.

– Знаешь, у меня бывает странное чувство, что я просто проводник, антенна, что ли, я не знаю, откуда мне пришла та или иная идея, как будто она просто витала рядом и я ее уловил. И никогда это чувство не было таким острым, как в последние дни.

– Стало быть, пришла твоя очередь. Ты Бог.

– И я намерен воспользоваться своим положением. Молись и простирайся ниц.

– Для этого ты должен написать, что я простерлась.

Оба улыбаются.

– Ты правда в это веришь? – спрашивает Лили-Анн.

– Нет. Не знаю. Мне нравится идея. Такую книгу я хотел бы написать. Этот Бог – множественный, сетевой, не единая сущность, но созидательная сила тысяч людей, которые передают друг другу факел. Ношу. И освобождаются от нее в творчестве, даже не зная, что на день или на месяц они были Богом…

– Я хотела бы эту книгу прочесть. И я согласна с тобой.

– В чём?

– Литература может изменить мир.

86

Ч – 22

Браим поднимается по высеченной в скалах бесконечной лестнице. Странное дело, стоит жара, несмотря на ветер и тяжелые тучи, накрывшие бухту. Погода взбесилась. У его спутников этот феномен вызывает тревогу, а Браиму приятно понежиться в тепле, достойном вечера его детства.

Он толкает калитку, ведущую в сад родителей Лили-Анн.

Беатрис где-то там, в доме, готовится с Марком к завтрашней операции. Но он поднялся не ради нее. Он пришел, чтобы быть хоть чем-нибудь полезным.

Дверь открывает Лора.

– Они в гараже, – говорит она.

– Спасибо. Я, собственно, пришел помочь приготовить поесть.

Лора смотрит на него с любопытством.

– Кухня в вашем распоряжении, Браим.

С этими словами она уходит наверх.

Браим направляется в кухню. Она в ужасающем состоянии. Раковина полна грязной посуды, которую за несколько дней никто не удосужился убрать. Он и сам как-то это упустил. Но сегодня он как никогда чувствует потребность что-то делать, хоть мелочи, пусть даже единственная польза от этих действий – занять руки на лишний час.

Браим берется задело спокойно, как будто земля вовсе не дрожит под ногами. Он расчищает доступ к крану, осматривает содержимое шкафчиков и холодильника, моет посуду, которая ему понадобится. Наводя порядок в этом хаосе, он успокаивается, и губы его мало-помалу раздвигаются в улыбке. Он режет картошку, когда вновь появляется Лора. Она стоит на пороге, прислонившись к дверному косяку.

– Вам не хочется побыть последние часы до взрывов с ней? – спрашивает она.

– С Беатрис?

– Да.

– Я с ней, Лора. Каждую секунду. (Она с сомнением поджимает губы.) Скучать – непременная составляющая, и, если мне предстоит умереть завтра, я хочу успеть поскучать по ней, хоть недолго, и потом испытать счастье от новой встречи.