Книга Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней - Робер Мюшембле

Этот взгляд заимствует у философов XVIII века мысли об умеренности и сдержанности, об экономии, о необходимости управлять своими инстинктами. Кроме того, буржуазные круги и средние классы обретают осознание своего статуса. Они отказываются от религии страха и четко подчеркивают свое отличие как от аристократов-бездельников, так и от простонародья, считавшегося грубым, опасным и беспокойным. В Лондоне и Париже выходит много философских сочинений, говорящих об интеллектуальных правилах жизни в обществе. Вместе с тем концепция вежливого поведения существенно влияет на формирование нового представления о чувственной жизни. Медленно, подспудно осознание собственного «я» становится ядром системы ценностей, основанной на контроле над импульсами, абсолютном подчинении внешним приличиям, разделении жизни на частную и публичную. В Париже и Лондоне, продолжающих неимоверно разрастаться, такая система ценностей нацелена в первую очередь на то, чтобы отделиться от нравственной и сексуальной неразборчивости «опасных классов», в то время как аристократическая модель поведения отделена не так сильно. Между людьми, равными по положению, искусство общения превращается в способ скрывать чувства. Буржуазные «племена» стремятся защитить себя от городских «джунглей» двойной оградой: культом домашнего очага и индивидуальным самоконтролем.

Так формируется представление о теле и телесных наслаждениях, основанное на сдержанности и умеренности в противовес расточительству знати или простонародья. Пять-шесть поколений людей, живших между 1800-ми и 1960-ми годами, были вынуждены безжалостно подавлять плотские желания, и пылкие речи в обоснование этого подавления произносились со всех сторон. В сексуальности стали видеть нечто вроде постыдной болезни, что привело к душевным травмам, а чтобы их лечить, понадобился доктор Фрейд с когортой последователей. Благочестивое городское меньшинство невероятно боится истощения жизненных сил, и медицина превращается в своего рода новую религию. Соитие объявляется опасным, а то и смертельно опасным занятием и рекомендуется лишь в очень малых дозах. Медицина советует также избегать любого возбуждения, в частности мастурбации, которая может довести «больного» до смерти. Однако в яблоке скрыт червячок, ибо даже самый достопочтенный отец семейства следует, как правило, двойному сексуальному стандарту и ночью ищет радостей запретной любви.

Нельзя сказать, что запреты викторианской морали были окончательными и безоговорочными. Быть может, следовало бы сравнить их со стыдливым покровом, который так сладко иногда приподнять. Путешествие через потайную дверцу дает нам возможность увидеть, насколько сильным были стремление и вкус к удовольствиям. Автор «Моей тайной жизни», скрывшийся под псевдонимом Уолтер, утверждает, что поимел 1200 женщин. Его можно считать прямым наследником либертенов и развратников, равно как и культурным посредником между различными классами, так как он приобрел немало познаний в объятиях служанок, девушек с фермы и лондонских проституток. Любители эротики используют порнографию, чтобы утолить свою страстность. К этому добавляется привкус удовольствия от игры с запретным плодом. Крестьяне и рабочие карикатурно изображаются как животные, непрерывно жаждущие секса, алкоголя и насилия. Однако в описании их привычек так много необычного, что оно вызывает интерес.

История наслаждения не развивается линейно, за полтора столетия поочередно сменяются репрессивные и освободительные циклы. Самые значительные разломы приходятся на конец XIX века, когда возникают принципиальные изменения в медицине, и на начало XX века, когда средние классы достигают вершины своего экономического и социального могущества. При этом нравственный ригоризм начинает ослабевать, в обществе в целом торжествует гедонизм, в том числе и среди представителей средних классов, контроль за развитием медицинских знаний постепенно утрачивается. Никто и никогда не мог окончательно ввести сексуальные инстинкты в рамки, тело всегда заявляло о собственных правах. Общество предполагает, а человек располагает, приспосабливается, варьирует, изобретает…

КОНТРОЛЬ НАД СЕКСОМ

Понятие «буржуазия» слишком многообразно и с трудом поддается определению. В несколько амбициозном труде Питера Гея, где явление скорее описывается, чем объясняется, слово «буржуазия» предстает и как оскорбительное прозвище, и как источник самоуважения. Во Франции, Англии и Германии XIX века те, кто причисляет себя к «буржуазии», испытывают чувство нравственного превосходства как по отношению к упаднической аристократии, так и по отношению к уважаемой верхушке трудящегося класса. Вместе с тем они болезненно реагируют на критику «буржуазофобов» из прогрессивной интеллигенции, таких как Гюстав Флобер или Фридрих Ницше[300]. Автор также справедливо подчеркивает характерный для этого класса вкус к коллекционированию предметов искусства и крайний индивидуализм, превратившийся в опознавательный знак. Он говорит о том, что «чрезмерное подавление чувств» приводит к постоянному контролю над собственной агрессивностью, которая выплескивается в спорте. Однако Гей гораздо менее убедителен, когда пытается доказать, что плотское наслаждение занимает немалое место в жизни буржуазной семейной пары. Нельзя исключать такую возможность по отношению к отдельным парам, но вряд ли можно увидеть здесь господствующую тенденцию. В пример обычно приводят американку Мейбл Лумис, но, хоть она и ищет наслаждений в объятиях супруга, не меньшее удовольствие она получает от адюльтера, обратив в свою пользу привычный мужской двойной стандарт. Идеалом этих социальных слоев все же остается «умеренность, порядочность, моногамия», что отличает их и от аристократии, и от низших классов, по крайней мере, до перемен 1880-х годов[301]. В целом можно сказать, что буржуазные системы Запада принимают процесс цивилизации нравов, даже если реальное положение вещей оказывается сложнее и противоречивее[302].

Социальные роли

Как ни парадоксально, но акцент на индивидуализме подчеркивает и ценность группы. Недостаточно принадлежать к буржуазии по рождению — надо, чтобы «племя» признало тебя за своего[303]. Для этого необходимо приобрести в семье и в избранной школе особые навыки и умение владеть собой, только так можно занять положенное место в частной и публичной жизни. Индивидуальность, таким образом, предстает вписанной в чрезвычайно четкие культурные рамки, подобно тому как очень талантливый актер, играя детально прописанную роль, может лишь несколько варьировать ее. Обязательным правилом остается скрытность как в делах, так и в семейной сфере. Необходимость постоянно следить за собой, чтобы вести себя именно так, как этого требуют другие, позволяет «осознать самого себя»[304]. «Тирания внутреннего мира» приводит средние классы XIX века к «культуре личности», что можно считать первым шагом на пути к «обожествлению внутреннего мира» начала XXI века. Речь идет не об ограничении сферы публичной жизни, но об особой стратегии, позволявшей адаптироваться к философии сдержанности, которая, в частности, требовала экономить желания. В ранг абсолютного правила, не требующего объяснения, возводится представление о превосходстве «культурного поведения» над природной дикостью примитивного существа или же над грубостью рабочих и крестьян. В «Обычаях света», знаменитом руководстве по правилам вежливости (1889), автором которого считается баронесса Стаф, говорится, что культурный человек — это тот, кто может забыть сам и дать забыть окружающим, что у него есть тело[305].