Книга Хорошие собаки до Южного полюса не добираются - Ханс-Улав Тюволд

– Нет! – запретил Щенок, когда машина остановилась возле дома и я попытался выйти следом за ним. – Сиди тут. Место!

Хлоп!

Этот приказ меня неприятно удивил, но я даже в самых диких фантазиях не представлял, что так закончится моя жизнь. Осталось совсем чуть-чуть. Еще немного – и я стану следующей собакой, о которой напишут, что она умерла мучительной смертью в машине от перегрева. В этом я уверен. Взойдет солнце, салон нагреется, и суп сварится, или, точнее говоря, это я сварюсь. Хот-дог. Чтобы прикончить собаку, вовсе необязательно браться за револьвер или топор, достаточно не опустить стекло и лишить бедолагу воздуха. Здесь подняты все стекла, и хотя собачьи таланты планировать и предвидеть будущее весьма ограничены, я тем не менее понимаю, что меня ждет адок. Здесь уже адок.

К счастью, когда в жизни случается адок, существует один прием, которым фру Торкильдсен владела до кончиков своих изуродованных артритом пальцев: если в спину тебе впивается гвоздь, сдвинься чуток – и все пройдет. Подумай о чем-нибудь еще. Поэтому хорошо, когда у тебя есть о чем подумать.

В Антарктике больше нет собак. Всего одна черта – и полярное путешествие закончилось. Спустя почти сотню лет. С собаками вход воспрещен. И ничего не поделаешь. Континент достался пингвинам-извращенцам и тупым тюленям.

Собак убили или отправили прочь. Иными словами, ничего личного, бизнес превыше всего. И с того времени в тех краях собак не бывало, кроме одной. Эта собака сделана из пластмассы и работает копилкой, куда бросают пожертвования для слепых австралийских собак. По-моему, считать ее за собаку нельзя. Если в брюхе у собаки не внутренности, а опилки или монетки, это не настоящая собака.

Как вы уже наверняка догадались, закон, запрещающий собакам посещать (!) Антарктику или селиться там, – закон не природный, а придуманный человеком. Человек мало того, что уселся на вершине пищевой пирамиды, не обладая силой, когтями и острыми зубами, так еще и решает, кому и где на Земле находиться. Из всех представителей земной фауны именно человек – кто бы мог подумать?! – берет на себя смелость выгнать земное существо с континента на том основании, что существо это там «чужое». Как будто сам человек хоть где-то не чужой!

Надежда умирает последней, говорят люди. Мне всегда нравилось это выражение. Это человеческий вариант нашего «никогда не знаешь, когда тебе перепадет что-нибудь вкусненькое». И у вкусненького, и у надежды есть один большой плюс: их довольно легко получить.

Некоторые сбежали.

Два коротких, написанных рукой Шефа слова. По мне, так это лучшее из всего, что он написал. Несколько собак во время полярной экспедиции просто сбежали. Думаю, они взялись за ум, поэтому и свалили оттуда. «Тут торчать мне в лом» – девиз волка. Что сталось с этими улизнувшими собаками, никто не знает. Наверное, они умерли, просто замерзли насмерть, если, конечно, перед этим не сдохли от голода.

Но, как сказала бы фру Торкильдсен:

«Точно ли это?»

Как мы видим, гренландские собаки прекрасно переносят антарктический климат, лучше, чем любое другое четвероногое, пытавшееся пробиться на этот рынок. И недостатка в пище там тоже нет. Некоторое количество зубастых врагов пингвинам-извращенцам лишь пойдет на пользу, в этом я не сомневаюсь. Им давно пора образумиться, а когда по пятам за тобой идет волк, это действует очень отрезвляюще.

Скорее всего, сбежавшие собаки благополучно дожили до старости, сытно питаясь пингвинами и моржами, и беспрепятственно размножались, так что стаи их потомков населяют весь Южный полюс и поныне, прячась в зимних сумерках. Кажется, кто-то из ученых так и сказал? Что они понятия не имеют, насколько богатым животный мир там бывает зимой?

Люпус антарктикус воет на южное полярное сияние.

Будем считать, что так оно и есть.

Однажды, когда мы возвращались домой после удачного набега на Центр, фру Торкильдсен взбрело в голову остановиться и прочитать объявление, которое кто-то непредусмотрительно повесил на столбе возле автобусной остановки. Как известно, собаки читать не умеют, поэтому я попросил фру Торкильдсен пересказать мне суть.

– «Ищут кота».

– Очень сомневаюсь, – сказал я, – наверное, он просто пропал, и все.

– Его зовут Шлёпик, – добавила фру Торкильдсен.

– В смысле? – не понял я.

– Но здесь так написано, – не уступала фру Торкильдсен.

– Это какая-то ошибка, – возразил я, – Шлёпик – это не кошачье имя. Опечатка небось. Вероятнее всего, его звали Ушлёпик. Это больше похоже на кошачью кличку, правда? Эдак задорно и игриво.

– Бенгальский кот Шлёпик, – настаивала фру Торкильдсен.

И только позже тем же вечером, когда я нежился в куче грязного белья в ванной, меня вдруг молнией пронзила догадка.

А что, если я – кот?!

Понимаю, звучит нелепо, но в тот момент, погруженный в ароматы грязного белья, я пережил самый настоящий экзистенциальный кризис. Откуда мне знать, что я не кот? Фру Торкильдсен кормит меня собачьей едой, разговаривает и обращается со мной, как с собакой, но вдруг она лишь пешка в большом заговоре? Такие мысли любую псину приведут в отчаянье, выбьют почву у нее из-под лап и вгонят в депрессию. Однако я вновь встал на лапы – и в прямом смысле, и в переносном. Я не спал, хоть и наступила ночь. Обычно, когда уснуть не получается, я не переживаю. Лечь спать я могу в любой момент. К тому же второе место по шкале наслаждения – после сна в куче грязного белья – занимает бодрствование в куче этого самого белья. Вот только той ночью покоя во мне не было. Что-то толкнуло меня на кухню, но едва я вошел туда, как меня потянуло в коридор, а там я понял, что мне срочно надо обратно в ванную, и так несколько раз, пока я не вырвался из этого порочного круга и не сбежал в гостиную.

На полу перед камином стоял последний бумажный волк. Полковник. Все остальные переместились на каминную полку. Теперь, оставшись один, он не казался ни сильным, ни грозным. Выглядел он даже как-то жалко. Один. Я, когда один, тоже боюсь. И, думаю, фру Торкильдсен тоже. Хотя этого я точно не знаю, потому что ни разу не видел ее, когда рядом нету меня, но вряд ли же я ошибаюсь.

Возможно, мы, собаки, и несовершенны, особенно в отношении обуви и моральных устоев, этого я даже отрицать не собираюсь. Что такое любовь и какая от нее польза, я не знаю. Я никогда не научусь определять по часам время и вряд ли осилю вождение машины. Я всегда буду оставлять грязноватые следы и линять. Не линяющие собаки – это городской миф. Но когда тебе не требуется тащить сани, бросаться на злоумышленников, выслеживать на охоте добычу, что же остается? И кто ты тогда?

Лучшее в этом мире, к чему вообще имеет смысл стремиться, – это компания. Страдаешь ты или нежишься, казнят тебя или возводят на престол – в компании все это намного веселее. Можно сказать, что фру Торкильдсен ушла в расход, но знаете что? Все закончилось довольно сносно, потому что рядом с фру Торкильдсен был я. А рядом со мной она. Это и связывало нас, мы были вместе, она и я. Мы были друг у друга.