Книга Сокровище Великих Моголов - Наталья Александрова

Проход постепенно расширялся, потолок становился все выше, и, наконец, коридор уперся в глухую стену.

– Куда ты меня привел? – рассердилась я. – Тут же тупик.

– Спокойно! Все под контролем! Только придется лезть наверх. Ты первая! – приказал Сарычев. – Я тебя прикрывать буду!

– Ни за что! Там пауки!

– Да нет там никаких пауков, они все давно сдохли от сырости!

– Тогда я тут останусь!

Если вы думаете, что я боюсь пауков, то глубоко ошибаетесь. Я и крыс-то в последнее время не слишком боюсь. Притерпелась. Просто у меня сзади разорвались джинсы. Когда идешь, то еще незаметно, а вот если он будет лезть за мной, да еще поддерживать… нет, такого я допустить никак не могу.

– Ну как хочешь! – И он первым полез наверх.

Я заметила, куда он ставит ноги, и тоже полезла следом.

Было жутко неудобно, потому что Сарычев пару раз чуть не сорвался и отдавил мне пальцы на левой руке. Еще я расцарапалась о кирпичи, и в волосы насыпалась какая-то труха.

Наконец восхождение завершилось, и вслед за Сарычевым я вползла в узкий и темный горизонтальный коридор.

Несколько секунд я просто лежала, приходя в себя, потом поползла за Арсением.

Мы ползли несколько минут по темному и пыльному лазу. Я чувствовала себя метелочкой для сметания пыли. Такой розовой метелочкой из перьев, какими в богатых домах горничные в кокетливых наколках сметают пыль с антиквариата.

Постепенно воздух в туннеле стал немного свежее, а впереди из темноты проступило бледное, едва различимое пятно света.

– Теперь уже скоро! – пропыхтел Сарычев, оглянувшись на меня через плечо.

Хотелось бы верить – я устала как собака, а от застарелой пыли у меня свербело в носу.

Мы проползли таким манером еще несколько метров. Мне казалось, что я собрала на себя всю пыль, скопившуюся в этом туннеле за десятки, а то и сотни лет.

Наконец Сарычев остановился.

Перед ним была пластмассовая решетка, из-за которой сочился свет.

Сарычев осторожно взялся за эту решетку и снял ее – видимо, проходя этим путем прошлый раз, он не привинтил ее, а просто поставил на прежнее место. Сейчас его лень была нам на руку.

Друг за другом мы выбрались из туннеля – и можете себе представить, Сарычев, как настоящий джентльмен, подал мне руку и весьма галантно поддержал меня.

Мы оказались в небольшой комнате без окон…

Впрочем, приглядевшись, я поняла, что комната эта довольно большая, просто она сплошь заставлена ломаной старинной мебелью и картинами в тяжелых позолоченных рамах, так что в ней почти не оставалось свободного места.

Видимо, это была какая-то музейная кладовая, куда составили все вещи, для которых не нашлось места в музейной экспозиции или которые нужно было отреставрировать.

В кладовой царила загадочная полутьма – в ней был включен единственный слабый потолочный светильник, так называемый дежурный свет. Впрочем, после полной темноты подземелья и этот свет показался нам необычайно ярким.

Вдруг я вздрогнула, почувствовав, что из полутьмы на меня кто-то смотрит…

Я повернулась и увидела удлиненное лицо с тяжелым подбородком, темные глаза под густыми бровями, расшитый золотом мундир, атласную орденскую ленту…

И невольно засмеялась: на меня смотрел портрет вельможи позапрошлого века…

– Вот и я тоже сперва не понял, что это картина! – проговорил рядом со мной Сарычев. – Заговорил с ним – представляешь? Разреши представить тебе – граф Шереметев!

Я все еще пристально разглядывала портрет.

– А ведь Филимонов прав – он действительно очень на тебя похож! – сказала я наконец. – То есть, конечно, это ты на него похож… этот граф случайно тебе не родственник?

– Ну, вообще-то бабушка мне что-то такое рассказывала, – смущенно признался Арсений. – Вроде бы ее прадед был внебрачным сыном графа Шереметева. Или прапрадед… кстати, она говорила, что тот фамильный медальон достался ему как раз от графа. Но я ее слова всерьез не принимал, думал, она от старости выжила из ума.

– Может быть, она говорила правду. Может быть, нужно было тебе ее внимательно слушать?

– Ну в любом случае это нам сейчас не поможет. Честно говоря, я устал, и здесь мы можем немного отдохнуть…

На наше счастье, среди составленной в кладовку мебели было несколько диванчиков разных фасонов – как их там называли – то ли кушетка, то ли козетка, то ли вообще канапе… я примостилась на одном таком диванчике, обитом синим бархатом, Сарычев – на другом, малиновом.

Отчистить одежду не было никакой возможности, я просто вытерла руки и лицо салфеткой, затем достала бутылку воды и пакет пирожков.

Пирожки были черствые, но Сарычев все съел, я же только выпила воды и затихла на своем диване.

Несмотря на усталость, уснуть мне не удалось – давало себя знать возбуждение от сегодняшних приключений, кроме того, из диванчика тут и там выпирали пружины, которые при любом движении вонзались в разные части тела.

Я села, потирая бок.

Рядом в таком же положении сидел Сарычев. Он листал какую-то тетрадку.

Заметив, что я поднялась, он проговорил:

– Вот и я не смог заснуть. Вроде спать хочу – умираю, а как закрою глаза, так меня словно что-то подбрасывает…

– Это пружины в диване. Им же лет двести.

– Ты думаешь? Возможно… в общем, решил я лучше почитать дневник графа. Ну, тот, который нам достался от Филимонова.

Мне тоже стало интересно, и я подсела к нему.

– Вот здесь как раз то место, про которое говорил Филимонов…

Сарычев с выражением, как старательный второклассник, прочитал:

«От того важного знака надобно отсчитать спервоначала семь к Борею, затем три к Зефиру и под конец восемнадесять к Ноту, там по звуку поймешь, что нашел что надобно…»

– О каком знаке он говорит?

– Филимонов над этим столько времени бился – и все впустую, неужели ты думаешь вот так, с наскока разгадать эту загадку?

– Нет, конечно… – Сарычев тяжело вздохнул. – Знать бы, что это за «важный знак»?

Он встряхнул головой, отгоняя сон, и полез во внутренний карман, достал оттуда бархатную коробочку, которую недавно получил от Пташкина.

Что ж, мне тоже было интересно взглянуть на его фамильный медальон.

Сарычев открыл коробочку.

В ней, на темно-красном бархате лежал круглый медальон тусклого старинного золота. В центре медальон был украшен небольшим рубином, похожим на каплю запекшейся крови, от которого расходились, как лепестки цветка, изогнутые линии, заканчивающиеся на конце спиральными завитками.