Книга Утомленное солнце - Владимир Колычев

– Откуда?

– Оттуда! – улыбнулся Захар и вознес глаза к небу. – Когда немец упал, мы его потрошить давай. Что унес, то и твое. Потом из полка барахольщики понаехали, все остальное себе хапнули… Но мы вот немало взяли, кое-что осталось… Давай, давай, а то кто увидит. Или унюхает. Мужики-то голодные, слюнками давиться начнут.

Небольшой кусочек шоколаду не мог унять волчий аппетит. Зато он дал Артему нечто большее. Веру в людей, которые его окружали. Веру в братскую душу… Захар сейчас казался ему родным братом. Как будто и нет больше никого роднее на многие сотни километров вокруг.

– Я вот о чем хотел тебя спросить. О Римме что-нибудь слышал?

– А вы разве не переписываетесь? Или у тебя без права переписки?

– Зачем без права, с правом… Я ж не враг народа, – ухмыльнулся Захар. – Только тут такое дело. Нельзя мне писать ей. И ей мне тоже… Сестричка у меня своя в доску. Лучше не бывает и быть не может. Но я ей не желаю того, на что сам пошел…

– А на что ты пошел? – спросил Артем.

Он помнил, что говорила ему Римма про своего брата тогда, на Белорусском вокзале. Захар какой-то вызов кому-то бросил. Он даже догадывался, кому и какой вызов…

– Да так, фраера одного на деньги раскатали, – небрежно махнул рукой Захар. – Сам просился… А потом мусора… Да это и не важно… Ты думаешь, я такой плохой, да? Уркаган, уголовник. А я не уркаган, я по стирам спец, ну, шулер, катала, в общем, карточный игрок… Ты вот комсомольцем, наверное, был, коммунист там, если не исключили. Это твоя дорога. Но не моя. Я на коммунистов и на эту чертову революцию зуб имею… Ты только не дергайся, ладно? Я много говорить не буду. Просто у меня отец – столбовой дворянин, мать – баронесса. Отца и мать чекисты из ОГПУ расстреляли, в двадцать восьмом. Типа, контрреволюционный заговор. Тетка нас растила, а потом и тетку… В общем, не люблю я советскую власть. Так уж сложилось. Вот ты думал, что на свободе живешь, а я в клетке. Ни черта! Это вы в клетке живете! А я гораздо свободнее вас всех! Нехорошо быть уголовником, но еще хуже быть советским человеком, понял?

– Не понял! – Артем волком глянул на Захара.

– Не понял и не поймешь. И понимать не надо, – жестко усмехнулся тот. – У каждого свой путь… Я тебя агитировать не собираюсь, лично мне до фонаря, кто ты по жизни. Лишь бы не гнида. Но этого за тобой нет… Я чего Римме-то не пишу? У нее жизнь впереди. Хоть и не та жизнь у нас, а жить надо. Она хочет на врача учиться. Представляешь, она в институт поступать станет, а у нее брат в местах лишения свободы. Могут и не взять… Я потому и не пишу ей, чтобы она адреса моего не знала. Если она мне не пишет, то и почту ее не проверяют. Я ей не пишу, и меня как бы нет… Зачем девчонке судьбу портить? Ты согласен?

Артем мог соглашаться или не соглашаться с ним. Но сейчас его волновало другое.

– Ты говоришь, что Римма на врача хочет учиться, – сказал он. – А как-то ты говорил, что она летчиком мечтает стать…

– Так это по молодости. Побесится, побесится, а потом успокоится… Кстати, это ты ее вдохновил. Влюбилась она в тебя, – усмехнулся Захар. – Как увидела тебя, так и пропала… И мне сказала, только, говорит, хоть попробуй его пальцем тронь… Я Римму очень люблю. Единственный на свете родной человек… Меня еще в сороковом замели. С тех пор про нее ничего не знаю… Ты ее когда в последний раз видел?

– Год назад. Наш полк в Тушине стоял.

– Ваш полк?! – изумленно повел бровью Захар. – В Тушине?! Ваш полк… Так ты что, чисто за Тушино воевал?

– Получается, что так…

– Римму видел?

– Видел. Она уже совсем взрослая…

– Ты с ней случайно не того!.. – вздернулся Захар.

– Нет, даже в мыслях не было…

– Ты с ней не переписываешься?

– Нет.

– Значит, сейчас про нее ничего не знаешь.

– Знаю, – невесело вздохнул Артем. – Римма в летную школу поступила. Где-то в Энгельсе школа для девушек. Там из них летчиков готовят…

– Так она сейчас там?

– Не знаю. Возможно, уже выпуск был.

– И куда после выпуска? – не на шутку разволновался Захар.

– Не знаю, – решил не огорчать его больше Артем.

– А я знаю… На фронт… Скажи, ты можешь представить, что Римма на фронте, а? Да еще на этих еропланах долбаных…

– Я не думаю, что девушек на фронт посылают, – покачал головой Артем. – Разве что на советско-японскую границу. Там целые армии сосредоточены, в том числе и воздушные…

Он успокаивал ее брата. И себя самого.

– Да, да, точно! Я тоже так думаю! – встрепенулся Захар. – Мужиков на немца шлют, а баб на японца… Там же сейчас войны нет?

– Нет, – усмехнулся Артем. – Мы когда немца от Москвы погнали, так японец в штаны наложил…

– Сейчас от Сталинграда гоним, – поморщился Захар. – Зима потому что. А летом что делать будем? Что, если немец до Урала летом дойдет?

– Не дойдет, – решительно заявил Артем. – Ты хоть и хаешь нашу власть, а мы много сделали. В сорок первом нас били. Теперь мы бить будем. Потому что у нас оружие лучше. И больше. Страна все для фронта делает…

– Дай-то Бог!

– А в Бога ты веришь?

– Верю, – в голосе Захара прозвучал вызов. – А ты что, сомневаешься?

– В чем, в твоей вере? Или в Боге?.. Нет, в Боге не сомневаюсь!

Артем расстегнул гимнастерку и поднял с груди нательный крестик. Его запросто могли сорвать с него в застенках особого отдела. Но на крестик никто не обратил внимания. Видно, сам Бог хранил.

– Что-то знакомое… – Глаза Захара узнавающе сощурились.

– Это Римма мне дала. Сказала, что Бог будет меня хранить…

– Это моего отца крестик, – дрогнувшим голосом сказал Захар. – Он золото не любил, только серебро… Если это Риммы подарок, то забрать я его не могу. Так что носи. И береги… Эх, Римма, Римма, и куда ж тебя, глупую, занесло? Не бабское это дело, воевать…

– Она не баба, – покачал головой Артем. – Она женщина. С большой буквы. А бабы в тылу сидят…

– Ага, я одну такую знаю. Владислава зовут. Уж она точно в тылу осталась…

– Да, нехорошо получилось…

Артем почему-то вспомнил не Владу, а последнюю свою встречу с Риммой.

– Ты о чем?

– Да я от нее шел, а тут Римма…

– И что?

– Сказала, что не любит меня и никогда не любила. Говорит, что с девчонками поспорила. Если закрутит со мной роман, то выиграла…

Захар внимательно посмотрел на него. Не врет ли… Сказал с насмешкой во взгляде:

– Это она со зла брякнула. С досады. Не было никакого спора, это я тебе говорю. И любила она тебя по-настоящему. Она же мне все рассказывает… Ей тогда четырнадцать было. Я думал, все изменилось. Переросла, забыла. Но если она тебе такое сказала, значит, до сих пор любит. Ну, если она в самом деле так сказала… Это чтобы не навязываться. Она у меня гордая. Я ее знаю… А с Владиславой у тебя как?