Книга Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока - Светлана Ульянова

Хулиган — неорганизованный бунтарь, «инстинктивный» революционный элемент, и задача новой власти — направить его злость и энергию в нужное русло: «Мы прекрасно понимаем, что неорганизованные бунтари, люди, осознавшие всю звереобразность самодержавия или протестующие индивидуально-анархическим способом — против буржуазного строя, представляют из себя материал для грядущей организованной революции»[395]. Под смех присутствующих А.В. Луначарский также откровенно произнес: «Хулиган в некоторых случаях радует наше сердце — но только когда он проявляет себя в чужой, буржуазной стране» [396].

Это вовсе не означает, что хулиганы представлялись большевикам друзьями и соратниками, но объясняет, почему они готовы были бороться с ними не только и даже не столько репрессивными методами, сколько воспитательными и пропагандистскими.

Одной из «хулиганских» разновидностей в годы революции и Гражданской войны стали матросы-«клёшники» (так называли своеобразную полууголовную субкультуру, сложившуюся на флоте). Их отличали по штанам с невероятно широким клешем, а еще по демонстративному пренебрежению общественной моралью: «Построятся в боевую колонну. Проходят мимо девицы, общим хором какие-нибудь мерзости отмачивают»[397]. Позже, в годы нэпа обычная городская шпана переймет у клёшников их главный атрибут: «Носила эта братия широченные брюки клеш, да еще почище, чем у матросов. С наружной стороны штанины, снизу делался надрез, в который вшивался клин из черного бархата»[398].

Разница с дореволюционным периодом состояла еще и в том, что термин «хулиганство» стал более размытым[399]. С одной стороны, хулиганами могли называть убийц и насильников, а с другой — «скрытым хулиганством» объявлялось, например, нежелание рабочих предъявлять сторожу пропуск на заводской проходной, ведь это «бессмысленное, никому ненужное упорство играет на руку чужакам, всегда готовым пролезть для разных скрытых целей на территорию завода»[400].

Ярлык «хулигана» мог навешиваться даже на студентов, не сдавших в срок книги в библиотеку, женщин, пользовавшихся косметикой, или молодых рабочих, бросавшихся в бане шайками и брызгавшихся холодной водой[401]. В «половом хулиганстве» могли обвинить девушку, очаровавшую комсомольца и тем самым отвлекшую его от партийной работы[402].

Отличительными признаками хулиганского поведения считались бесцельность преступления и «озорные» действия, сопряженные с явным неуважением к обществу. Хулиганство, по сути, являлось девиантной досуговой практикой, временем провождения свободного времени. И именно 1920-е гг. считаются эпохой его расцвета.

Певцы и «физкультурники»

В 1926 г. криминологический кабинет Ленинградского губернского суда провел обследование 360 человек, которые попадали в дежурную камеру Губсуда и были привлечены к ответственности по ст. 176 нового Уголовного кодекса РСФСР (хулиганство). Общее руководство осуществлял директор Ленинградского диагностического института профессор Л.Г. Оршанский. По социальной принадлежности большинство было рабочими (75 %), затем с большим отрывом шли крестьяне (11,2 %) и служащие (6,9 %). По социальному происхождению рабочих — 42,7 %, крестьян — 42,8 %, служащих — 4,2 %. То есть значительную часть хулиганов составляли выходцы из крестьянских семей, что говорит в пользу тезиса о том, что хулиганство являлось следствием трудностей адаптации к жизни в большом городе и переносе в него крестьянских девиантных досуговых практик. Почти 70 % арестованных ранее не были судимы; 37,3 % привлекались за избиение прохожих, 27,7 % — за дебош в пьяном виде, 17 % — за оскорбление прохожих, 12,7 % — за сопротивление милиции, 1,9 % — за циничные действия, 3,4 % — прочее; 74,4 % преступлений совершалось на улице, 11,1 % — в пивной, 9,6 % — в квартире, 1,9 % — в саду и 3 % — на месте службы. Подавляющее большинство преступлений совершалось в состоянии алкогольного опьянения — 88 %[403], 80 % преступлений совершалось в одиночку: «Таким образом, хулиганских выступлений “скопом”, шайкой мы среди обследуемых имели всего 20 %. Это действие в одиночку является очень характерным. Некто идет в трактир или пивную и напивается. В опьяненном и возбужденном состоянии он идет домой и по дороге совершает тот или иной хулиганский выпад. Это обычные пьяные скандалисты. Они не знают никаких кличек, у них нет районной „известности“, у них нет заранее обдуманного и приготовленного плана „действий“. Напротив, они на следующий день, после протрезвления и осознания совершенного, „ничего не понимают“ и „не знают, как это случилось“. И перед обследователями оказывались мирные люди, со стыдом вспоминающие о своих „похождениях“»[404]. Исследователи связывали склонность к преступлению с некультурностью, являвшейся следствием необразованности — более чем у 76 % арестованных лишь низшее образование, т. е. они были малограмотными, отсюда и политическая несознательность — 70 % заявили, что не интересуются политикой, 50,5 % призналось, что не читают газет [405].

Власть больше настораживал сравнительно высокий процент комсомольцев и партийцев среди них. Заместитель наркома юстиции РСФСР Н.В. Крыленко в докладе на диспуте о хулиганстве 1926 г. заявил: «Теперь возьмем данные специального обследования, произведенного в Ленинграде. Они прежде всего говорят о том, что среди этой молодежи значительное число лиц, от которых мы имеем основание требовать более сознательного отношения к себе и своему поведению. Далее, значительный процент, почти до 7–8 %, а иногда и выше, члены ВКП и комсомола. Это заставляет нас серьезно поставить вопрос о причинах, вызывающих такое явление, но говорить об этой молодежи как о закоренелых преступниках нельзя. Во всяком случае, к этому вопросу следует подойти с осторожностью»[406].