Книга Курортный роман - Татьяна Герцик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вера возмутилась.
– Да что вы, Даша безголосая телка, что ли?
Мать расстроено взмахнула рукой.
– Баба завсегда слабее мужика. А Даша и так слабенькой всегда была. По нашенским меркам, деревенским. А Валерка, ежели его припечет, и снасильничать может. Он бугай здоровый, и наглости в нем много.
К ним бесшумно подошел Сережка, блестя каплями воды на выгоревших до соломы волосах, и женщины замолчали.
– Что, здоровая собака? Почти медведь! Волка точно не побоится!
Вера согласилась.
– Да, большая. И красивая. Ризеншнауцер называется. Ухоженная очень. И цену себе знает. Думает о себе очень хорошо. Почти как её хозяин.
Ольга Никифоровна махнула на неё рукой.
– Ну, ты скажешь! Какое у собаки может быть о себе мнение? Вот болтушка!
Вера не стала спорить, и мать снова взволнованно уставилась на деревья.
– Господи, только бы нашли Машку целую и невредимую!
Все с напряжением стали глядеть на слегка качающиеся ветки растущих на опушке старых деревьев.
Через час в глубине Дальней Гари на свист Генриха Ивановича откликнулись незнакомцы, и, пересвистываясь, вышли друг на друга.
Отчим, не веря своим глазам, разглядывал двух здоровенных мужиков, на руках одного из которых уютно дремала их потеря. Он облегченно вздохнул и пронзительно свистнул в противоположную сторону. Девочка немного поежилась, но не проснулась.
– Ну, спасибо! И где вы её отыскали?
Двухметровый парень махнул рукой в сторону реки.
– Там, за вырубками! Почти на берегу какой-то речушки!
Генрих Иванович даже растерялся.
– Почти на Гати! Ну и ну! Куда умчала! Да, там бы и искать побоялись, тем более, что вечер скоро. Там же сплошная болотина. Засосет, и не заметишь. И как она там оказалась? На крыльях летела, что ли?
Мужчина, державший девочку на руках, мягко убрал с её лица мешающий ей локон пепельных волос и негромко сказал:
– Она спала, когда мы её увидели.
Отчим заинтриговано спросил:
– А как вы её нашли? Случайно наткнулись, что ли?
– Да нет, нас вызвала Вера, а нашел Машу наш пес Гарольд. Он сейчас за белками носится. Не устал еще.
Генрих Иванович обеспокоено посмотрел вокруг.
– Мой пес тоже где-то бегает, не подрались бы! А вы кто будете?
Мужчины представились, пожали друг другу руки, и пошли обратно напрямик, уже не петляя по косогорам. Юрий нес девочку на одной руке, другой осторожно придерживал встречные ветки.
– А где Даша?
Генрих Иванович степенно успокоил обеспокоенного спутника:
– Да впереди где-нибудь. Я, когда вас увидел, сразу свистнул, что девчонку нашли и чтобы они домой шли. Мы давно условными сигналами обмениваемся. Их еще мой дед выдумал. Удобная штука. В лесу лучше нет. Андрюшка, тот, наверно, уже домой шпарит с радостной вестью, а Дарья, думаю, к нам спешит. Так что скоро встретимся.
Через пару километров из чащи действительно выскочила уставшая Даша. Во взлохмаченных волосах у неё было полно сосновых хвоинок, подол ситцевого платья порвался, в глазах застыло безумное выражение.
Она опрометью кинулась к дочери. Юрий осторожно придержал её.
– Тише! Маша спит! Не буди! Она и так испугалась и наплакалась! Отдохнет немного и все будет нормально!
Даша уставилась на него так, как будто он был последним, кого она ожидала здесь увидеть.
– Это ты! – сказала, не веря своим глазам. – Ты её нашел?
Но расспросы строго прервал отчим.
– Дома поговорим! Скоро солнце сядет, мошка совсем заест! Пошли быстрей!
Они спорым шагом дошли до опушки. Тут Яков свистнул Гарольда, и Маша проснулась от громкого звука.
Увидела мать и с плачем потянулась к ней. Та схватила её и прижала к груди.
– Мамочка, прости меня! Я шла-шла за белочкой, у неё такой хвостик пушистенький, а она убежала, и я не знала, куда идти.
Даша прерывистым шепотом объяснила:
– Все хорошо, моя маленькая, только больше никогда-никогда не ходи за ограду! Ты поняла?
Девочка быстро покивала головой, все также судорожно прижимаясь к матери. Юрий, заметив, что Даше тяжело идти, подошёл и позвал девочку к себе.
– Маша, мама сильно устала, пока тебя искала. Пойдешь ко мне?
Девочка безропотно перешла на руки к нему. Отчим, знавший, что малышка не доверяет незнакомым людям, намотал себе на ус, что он друг, к тому же весьма близкий.
Компания дошла до изгороди, где их ждали мать, мальчишки и Вера. Она тут же громогласно заявила:
– Ура! Вы не обманули моих ожиданий! Вы – наши герои! – и многозначительно посмотрела на Якова. Тот сразу подобрался, как в минуты серьезной опасности.
Пока они дошли через весь немаленький огород до дома, солнце закатилось, и землю накрыли густые летние сумерки. Вера первая заметила, что с Дашей творится что-то не то. Она побледнела, села на скамеечку и схватилась за сердце.
Юрий передал Машу бабушке, та унесла её в дом, а он выхватил из машины аптечку и заставил Дашу положить под язык таблетку валидола.
Вера пощупала пульс и уверенно сказала:
– Что ж, это истерика. Пусть проплачется, а то она уже два года как каменная.
Юрий обнял Дашу, крепко прижав к груди, и почувствовал, как у неё по телу проходят судорожные волны и начинает бить крупная дрожь.
Вера сбегала в дом, принесла одеяло, завернула в него подругу, как ребенка, и скомандовала Юрию, избегая вопросительного взгляда Якова:
– Иди с ней в беседку – вон она! Там она сможет спокойно поплакать, в доме ничего не будет слышно. Вода там есть. Можно и попить, и умыться!
Юрий подхватил Дашу на руки и унес в беседку.
Остальные вошли в дом. Отчим заинтересованно спросил:
– Что за мужик такой?
Вера рассеянно покрутила руками. Её мысли были заняты совсем другим.
– А, это Дашин жених. Нормальный парень.
Генрих Иванович никак сенсационное заявление не прокомментировал, пригласил гостей отужинать, чем Бог послал, и, только усевшись во главе стола, строго попенял:
– У тебя все парни нормальные, особливо ежели холостые!
Вера засмеялась, кокетливо взглядывая сквозь пушистые ресницы на сидевшего напротив Якова:
– Ну, уж не все, не говорите! Есть нормальные, есть б/у, а есть и вовсе утильсырье.
Яков, разглядывая обильно накрытый стол, попросил разъяснить.
– Это же так просто! Б/у – бывшие в употреблении, то есть разведенные, утильсырье – это ни к чему ни годные, даже на органы. Пьянь там всякая, наркота, из которой никакой труд человека не сделает, ну и прочее такое.