Книга Трехглавый орел - Владимир Свержин

– Доставай, бабка, разносолы, – скомандовал Лис. – Понеслась душа по кочкам! – Затем, победно обведя общество взглядом, налил доверху пустые чайные чашки жидкостью из бутыли и предложил: – Ну что, вздрогнули?

И мы вздрогнули. Меня так дрожь не отпускала еще минут десять. Думаю, что и впредь, когда я буду вспоминать этот напиток, эффект наверняка повторится. По всей видимости, в спешке он спутал алкоголь, пригодный к принятию вовнутрь, с топливом для летательного аппарата Бабуси-ягуси. Сейчас Лис сидел, распоясавшись, и с явным удовольствием горланил удалые разбойные песни.

Пришедшая в себя Бетси Чедлэй сидела на ларе рядом со мной, то есть буквально вжавшись в меня, и глядела на все происходящее глазами круглыми, как у японцев в их собственных мультиках.

– «Выплывают расписные острогрудые челны», – вдохновенно выводил мой напарник.

Мощный гудок вроде тех, какими обмениваются при встрече пароходы, огласил округу. На глазах трезвеющий Лис осекся на полуслове и начал нашаривать рукоять лежавшей на скамье сабли.

– Что это было, бабуся?

– Ой, касатик, да ты не беспокойся, – замахала на него руками хозяйка, – не думай ничего плохого. Это гусли-самогуды, прах их побери. И ведь что обидно, все гусли как гусли, сидишь, бренчишь струнами, душу веселишь... у кого она, конечно, есть. А эти, будь они неладны, чуть песню услышат, давай гудеть, словно расшалившийся домовой в печной трубе.

– И много у тебя, бабуся, такого добра припасено?

– Да осталось еще кое-что с былых времен, – махнула рукой колдунья. – Вон, видишь, у порога сапоги валяются. Это не простые сапоги, семиверстные. Кто их наденет, семь верст одним махом пробежит.

– А почему только семь?

– Больше не выходит, подметки стираются. Или вот еще. – Она отогнула клюкой угол изрядно потертого коврика, на котором стоял стол.

На оборотной стороне ковра красовалась надпись «Самарканд». Одурманенный алкогольными парами, витавшими в избушке, я начал размышлять, что означает слово «арканд» и что он может сам, а что не сам.

– Это ковер-самолет, – сообщила колдунья, – но ведь что, шельмец, удумал: сам летает, метлой в избу не загонишь, а чуть кто чужой, бац на пол и... половичок половичком.

– Стеснительный, – посочувствовал Лис. Ковер под ногами слабо шевельнулся.

– Лежи уж, – прикрикнула на него бабуля. – Что еще? А вот, – она полезла на печь, – это, чтоб вы знали, меч-кладенец. – Старуха, с натугой кряхтя, вытащила нечто, завернутое в холстину.

– Положи, положи, родная, и не надрывайся, – поспешил ей на помощь Лис, подхватывая бабусю и ее сверток. – Ого! – с невольным почтением произнес он, принимая из рук леди бесценную поклажу. – Пуда два, не меньше.

– Ровно два пуда два фунта, – уточнила Баба-яга. Сережа трепетно положил сказочный меч на стол и начал разворачивать холстину. Оружие имело крайне неудобную литую бронзовую рукоять в странных выступах и впадинах и с парой трехглавых драконов на месте крестовины. Квадратный в сечении клинок имел три дюйма толщиной и сохранял ее от пяты до рубленного под прямым углом острия. Одним словом, что-то из тех мечей, какие любят изображать в руках у перекачанных дуболомов нерадивые иллюстраторы фантастических книг.

– Да, не про нас оружие. – Лис попробовал было взмахнуть мечом, но, решив не позориться, положил на место.

– Вот и все так кладут, – подытоживая увиденное, сообщила хранительница сокровищ. – Оттого и «кладенец» называется. Вот намедни, лет сто назад, заходил добрый молодец из шотландских краев, с Кощеем Бессмертным драться. Звали его странно. Не по-мужски – Дунькой. Кажись, Дунька Мак-Ладан... или Мак-Лапоть, точно не помню. Ему предлагала – не взял. А самого-то сабля, тьфу, мне вовсе не понравилась. Рукоять у нее длинная, оберучная. Я ему еще говорю: «Куда ж ты, голуба, на Кощея идешь, когда саблю в одной руке удержать не можешь?» А он в ответ: «Ты меня, старая, не учи, это не сабля, это кота...» Сейчас верно не скажу, но что-то про кота говорил. Ей уже, мол, две тысячи лет. Ее лично для меня выковали, хотя таких тогда еще и не делали вовсе...

Но, правда, что мудрить, Кощею он голову снес. Такое там началось! Все горит, взрывается. Кощеев дворец вдребезги, что стеклянный, искры во все стороны! В самого Дуньку молнии лупят... я от страху чуть из ступы не вывалилась. Проще уж было по старинке утку с зайцем ловить да иглу ломать. Эх, – Баба-яга горестно подперла подбородок рукой, – уходит времечко, мало нас осталось. Отовсюду нам гонения и притеснения. Хочу теперь за Урал-камень идти. Там, говорят, леса нехоженые, тропы нетоптаные. Да вот на тебе, в Вольгин-ров уперлась, не перейти тебе, не перелететь. – Она уронила на стол слезинку и вновь горестно вздохнула.

– Тю, – возмутился Лис, – ты шо, подруга? Тебе на ту сторону надо? Так я тебя вместе с барахлом на челнах мигом перекину. У меня ж в отряде все нашенские, что ж они, родной Бабе-яге не помогут? Да за милые веники!

– Ой, надежа-касатик, уж и не знаю, как и благодарить тебя!

– Благодарить, говоришь? Да об чем речь, какие же счеты между своими. Хотя... что ты там сказывала, мол, у Вальдара девка помороченная?

– А помороченная и есть. Чужое слово на нее положено, чужое имя ей дадено, чужая душа ее душу гложет.

– А могла бы ты, бабулечка, этот морок прочь отогнать?

– Дело нелегкое, – вздохнула ведьма. – Морок на ней сильный. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Попробую заклятием черно слово одолеть, да что из этого выйдет? – Она развела руками. – Да ты не бойся, девица-красавица, зла я тебе не причиню. Мы с тобой один хлеб ломали, теперь, почитай, как сестры родные.

Я взглянул на испуганную Бетси, на ее «сводную сестру», стараясь понять, что мне следует предпринять в этой ситуации.

– Ты, добрый молодец, дурного в голову не бери, мое слово крепкое. Ступайте-ка пока на двор, лесным духом подышите. Негоже вам видеть, что здесь делаться будет.

Мы вышли.

– Ну что, Вальдар, кто не рискует, тот не пьет шампанское?

– Судя по тому, что мы сегодня пили, риск – это не для нас, – огрызнулся я.

– Да нэ журись, кумэ. – Напарник положил руку мне на плечо. – Пройдуть годы, усэ наладится. Боишься, что Баба-яга слова своего не сдержит? Не бойся, это же Русь, здесь слово – закон. И никакие иные законы для Руси не писаны.

– Ладно, – махнул рукой я, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей. – Лучше расскажи, что у нас о Пугачеве слышно. Из окна доносились завывания колдуньи:

– Посреди Окиян-моря выходила туча грозная с буйными ветрами, что ветрами северными, подымалась метель со снегами, нагонялись волны на высок терем, вылетали орлы черны , на широк дол выходила красна девица, к горному студенцу...

– ...В душе Пугачев уже готов к переговорам. Его надо немного дожать, но этого я сделать не могу, не вызывая подозрений. Отправляться можем хоть сейчас, но, сам понимаешь, какая вожжа этому ядреному самодержцу под мантию попадет, никому не известно. Он сейчас лютует дико. Чувствует, что хвост прищемили. Я, конечно, подстрахую, но основная работа все-таки на тебе.