Книга Честь корабля - Роберт Говард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И я бы отдал правую руку за порцию выпивки, — зарычал я. — Но нам рисковать нельзя! Вот станем богатыми — будем и пьянствовать, и в фан-тан играть, и в рулетку, и все, что душе угодно.
Казалось, целая вечность прошла, прежде чем мы добрались до отвратительного, темного, вонючего переулка, который китайцы кличут Аллеей Семи Мандаринов — почему, мне никогда не удавалось выяснить. Найдя дверь с зеленым драконом, мы постучали, и у меня аж сердце замерло от мысли, что вдруг там не окажется Джоанны. Однако дверь отворилась, и она ахнула, увидев меня.
— Давай скорее, не томи, — выдохнул Билл. — Акции что, все раскуплены?
— Нет, отчего ж, — ответила она. — Я могу купить для вас…
— Тогда поспеши, — сказал я, вкладывая ей в руку деньги. — Здесь тридцать один доллар и пятьдесят центов…
— И это все? — спросила она вроде как разочарованно.
— Видела б ты, как они достались, сказала бы, что целая уйма.
— Хорошо, — кивнула она, — подождите минутку. Тот человек, что продает акции, живет в конце аллеи.
Словом, растворилась Джоанна в темноте, а мы остались ждать. Казалось, прошло несколько часов. Сердца наши за время ожидания чуть ребра не проломили. Наконец Джоанна вернулась, выйдя из сумерек, словно этакий белый призрак, и сунула в мою горячую, потную пятерню длинный конверт. Я испустил глубочайший вздох облегчения и раскрыл было рот, но она прижала палец к губам.
— Ч-ш-ш-ш! Нельзя, чтобы нас видели вместе. Теперь я должна идти.
И прежде чем я успел хоть словечко вымолвить, скрылась наша Джоанна во мраке ночи.
— Открывай конверт, Стив, — затеребил меня Билл. — Поглядим, каково с виду счастье!
Открыл я конверт, вытащил полоску бумаги, подошел к фонарю, прочитал и разразился таким ревом, что во всех окнах вокруг начали появляться любопытные рожи. Билл вырвал у меня бумагу, заглянул в нее, взвыл, точно безумный, и вместе со мной принялся отчаянно ругаться — да так, что к нам немедля сбежались не меньше дюжины копов. Внятно все объяснить мы были не в состоянии, и потому гвалт не прекращался, пока они не вызвали подкрепление.
На бумажке, оказавшейся в конверте, который дала мне Джоанна Уэллс взамен так трудно доставшихся денежек, было написано:
«Сим удостоверяется, что вы являетесь владельцами тридцати одной с половиной акции Корейской Медной Компании, прекратившей существование в 1875 г. Насчет тонга Но Сен можете не волноваться: он распался еще до Боксерского Восстания. Из всех простаков, попадавшихся на эту удочку, с вами, ребята, обошлось проще всего. Но не горюйте — вы лишились всего лишь 31.50, тогда как одного дубоголового я вскрыла на целых три сотни. Нужно же девушке на что-то жить!»
Наша «Морячка» не простояла в порту Гонолулу и трех часов, как Билл О'Брайен прискакал в портовый зал, где я как раз демонстрировал Муши Хансену тонкости боксерского искусства, и заявил, он-де договорился, чтобы нынче вечером мне с кем-то там драться в «Американской Арене».
— Здесь, — сказал он, — стоит на якоре «Хулиган», и тамошние божатся, будто один ихний парень может любого с «Морячки» вздрючить прямо-таки по-королевски. Я сам его не видал, но он, говорят, родился где-то в самой середке Австралии и прыгал там с кенгуру, пока его, в раннем еще возрасте, не забрали, подпоив, в матросы. Говорят, на «Хулигане» он уложил всех, начиная с капитана и кончая судомойкой…
Тут я его перебил:
— Заткни пасть и веди меня к какому-нибудь идиоту с этой посудины, которому невтерпеж рискнуть получкой за рейс. У меня тут полторы сотни, которые жгут мне карман.
Ну, отыскать нескольких придурков с «Хулигана» оказалось проще простого, заключили мы пари при равных ставках отдали деньги бармену на хранение, и я, зная, что впереди тяжкий бой, перед которым не помешает потренироваться, остригся и отправился в «Гиберниан Бар» пропустить пару рюмок. И вот, выпивали это мы с Биллом и Мухомором, когда в бар ввалился Свен Ларсен — огромадный такой и совершенно ни на что не годный швед, которому с давних пор грезится, будто это он должен быть чемпионом «Морячки», и никакими взбучками эту идею из его мозгов до конца не вышибить.
Так вот, подошла эта большущая ошибка природы ко мне и заявила:
— Фстафай ф стойка, ирлантец!
Я с коротким вздохом обиды отставил свой бокал в сторонку.
— В этом порту, — попытался я объяснить ему, — тыща матросов, у которых кулаки чешутся. Иди своей дорогой. Не хочу я сейчас драться со своим однопалубником. У меня через пару часов бой.
Но этот маньяк все стоял на своем:
— Это я толшен с ним траться! Я толшен пыть тшемпион на «Морская дефа»! Фстафай, букай сторофый!
С этими словами он скрючился, то есть, по его глубокому убеждению, такой должна быть правильная боевая стойка. В этот момент мой белый бульдог Майк, чуя неладное, ощетинился и поднял взгляд от блюдца, из которого лакал пиво. Но, увидев, что подвалил к нам всего-навсего Свен, свернулся калачиком и задремал.
— Стив, побереги лучше руки, — с досадой поморщился Билл. — С-час я его…
— Не лесь не ф сфой тело, Пилл О'Прайен, — ответил швед, злобно потрясая кулачищами. — Улошу Стифа, потом и с топой расперусь.
— Ты ж отличный товарищ, Свен, — сказал я. — Ну, выпил…
— Я не пил! — заревел он. — Моя тефушка скасаль…
— Не знал, что у тебя здесь девчонка, — хмыкнул Билл.
— Претстафь сепе! Она скасаль: такой польшой парень толшен пыть тшемпион на сфой корапль. Пока я не тшемпион, она не иметь со мной тела. Потму — фстафай ф стойку…
— Да ты с ума свихнулся, — прорычал я, поворачиваясь обратно к стойке, однако внимательно следя за ним уголком глаза.
Опасения мои оправдались — он замахнулся правой и ударил так, что сокрушил бы любого. Я отпрыгнул, и он врубился в стойку, но, тут же вскочив, с кровожадным ревом бросился на меня. Видя, что разговаривать с этим заблудшим еретиком бесполезно, я подшагнул под его свинг и нанес аппперкот правой в челюсть, поднявший все двести сорок пять фунтов Свенова мяса на воздух и замертво опрокинувший его на пол. Майк, разбуженный грохотом, приоткрыл глаз, приподнял ухо и снова задремал с легкой собачьей улыбочкой на морде.
Мухомор выплеснул на бедолагу кувшин с какими-то ополосками.
— Осторожней же надо, — заворчал Билл. — А если бы руку разбил?! Почему не ударил в брюхо?
— Пачкать тут не хотелось, — ответил я. — И ничего я не разбил, так, ссадил слегка костяшки. Они у меня так просолились, что будь здоров!
Вскоре Свен смог сесть и тут же принялся ругать меня, бормоча что-то непонятное.
