Книга Очень страшно и немного стыдно - Жужа Д.

– Кто там? Вам нужна помощь?

Он изо всех сил пополз по канаве вдоль стены, стараясь делать это как можно тише. Невозможно было даже себе представить, что она увидит его или, еще хуже, узнает. Он слышал ее шаги – в сумерках городок совсем затих. Давно не чищенная канава была полна веток и листьев – все это громко трещало под тяжестью его тела. Золотоволосая повторила вопрос, где-то рядом зашуршали кусты. Нарифуми заторопился и тут увидел, метрах в трех от него, под каменную стену уходит нора. Это было спасением – он решил забраться в нее поглубже и отсидеться, пока золотоволосая не перестанет искать его и не уйдет.

В норе было влажно, она тоже была завалена землей и листьями. У Нарифуми не было плана – он просто уползал, чтобы его не заметили. В очередной раз отбросив в сторону жухлую листву, он вылез с другой стороны стены. Выбрался на лужайку и лег на влажную землю. Лежал и слушал ее удаляющийся голос. Потом все стихло – только хрипло раскричались вороны. А-а-а-а-а… А-а-а-а-а… А-а-а-а-а…

Пахло перегноем, грибами и дымом. Прошло несколько минут, боль утихла, он наконец поднял голову и осмотрелся. Сначала решил, что попал в монастырь, но потом понял, что если это место и было монастырем, то очень давно всеми брошено и необитаемо. Все вокруг было засыпано гнилыми, еще прошлогодними листьями, давно не стриженные деревья потеряли форму. Дорожки, как паутиной, были затянуты плющом, который перекинулся на небольшую бамбуковую рощу справа. Бамбук в сырости подгнил, пожелтел и засох. Сквозь камни дорожек, пробивалась осока.

Неприятное, унылое место. И еще несмолкающий вороний стон. Нарифуми с трудом поднялся на ноги, отряхнулся и побрел по странному саду. В бамбуковой роще прошел мимо домика для чайных церемоний, там на цукубаи все еще лежал ржавый ковшик с длинной бамбуковой ручкой. За пересохшим ручьем начинался сад камней, сильно попорченный плющом и стелющимся узколистым бамбуком. И за горбатым мостом появились очертания огромного дома, покрытого сбитой в монолит соломенной крышей с рогами балок.

Через заросли одичавших пионов Нарифуми попал к месту, где когда-то был огород, – там до сих пор торчали палки для бобов и бамбуковые дуги, разделяющие грядки.

За огородом земля резко уходила вниз. Нарифуми остановился. Внизу, светясь в полумраке, цвели сакуры – переросшие, с потрескавшейся корой, как поминальные венки великанов.

Возвращаться через грязную канаву не хотелось, пришлось идти вдоль забора в надежде найти ворота. Сначала он почувствовал запах, а потом увидел, как из массивной крыши в небо уходит дым.

Нарифуми остановился. Кто мог разжечь огонь в заброшенном доме? Верно, туда забрались нищие и теперь греются, устроившись на ночлег. С ними лучше не связываться. Но только он двинулся дальше, как на дорожке перед ним мелькнула тень. Нарифуми испугался. Драться совершенно не хотелось, потерять деньги и одежду – тоже.

Но это была девушка. Очень худая, с заплаканным лицом и совсем не похожая на бездомную. Она вцепилась в рукав Нарифуми и сквозь рыдания бормотала что-то несвязное. Тянула в дом:

– Помогите!

Нарифуми выдернул один из поваленных бамбуковых стволов – он легко вывернулся из подгнившего корня. Девушка уже стояла в дверях. Она посмотрела на палку и заплакала еще громче:

– Она там! Она умирает.

Нарифуми вошел внутрь. Дом был жилой. Огромный, запущенный, но жилой. Внутри он казался еще больше, его пространство, почти без перегородок, больше походило на внутренность храма, где алтарем, далеко в глубине, служила отгороженная тканью массивная кровать.

Пол в доме не был выстлан татами – он был из широких полированных досок темного дерева.

Девушка скинула дзори и быстро пошла вперед.

В кровати лежала огромная белая женщина. Она тяжело дышала, к высокому в испарине лбу налипли пряди волос. Но что удивило Нарифуми больше всего – больная не была японкой.

– Нужно врача. – Нарифуми посмотрел на девушку, а та опять зарыдала.

– Сюда нельзя. Нельзя чужих. Она мне не простит. Мадам мне не простит.

– Какой здесь адрес? – Нарифуми достал мобильный.

Пока он говорил по телефону, девушка встала на колени у кровати и гладила руку больной. Похоже было, что она работала здесь прислугой, и болезнь хозяйки до смерти напугала ее. Скоро позвонили из кареты скорой помощи и попросили открыть ворота. Нарифуми сказал об этом девушке, но она продолжала рыдать, тогда Нарифуми пошел к воротам сам. Тяжелые ворота были закрыты на огромный засов и открылись с трудом.

Наконец машина подъехала к дому. Персонал возился над больной. Доктор распорядился принести носилки.

Девушка опять вцепилась в рукав Нарифуми и завизжала хриплым голосом, что Мадам увозить нельзя. Нельзя увозить. Нельзя! Она визжала и плакала. Нарифуми подошел к одному из докторов.

– Что с ней?

– Сильная аллергическая реакция. Видимо, на какой-то препарат. Мы сделали ей укол.

– Эта девушка настаивает, чтобы она осталась в доме.

Доктор пожал плечами.

– Если вы распишетесь. И заполните вот эту форму.

– Я-то вообще здесь никто.

– Тогда она.

Нарифуми протянул бумагу девушке. Она совсем забилась в истерике; тогда анкету заполнил Нарифуми и протянул врачу. Девушка находилась в состоянии, близком к обмороку. Она только повторяла, что, если Мадам вынесут из дома, Мадам умрет. В конце концов доктор выписал несколько рецептов. Дал схему приема лекарств.

– Она будет спать теперь часов десять, не меньше. А потом – строгая диета. И посещение врача.

Написал еще несколько рекомендаций, поклонился и вышел вслед за командой. Машина, приминая разросшиеся придорожные кусты, уехала.

– Только не оставляйте меня здесь одну. – Девушка села на пол у изголовья кровати хозяйки и закрыла лицо руками.

– Не волнуйтесь вы так. Доктор сказал, что это не так страшно.

Видно было, что хозяйка уже дышала спокойнее и на ее щеках появился румянец. Девушка успокоилась. Поправила на себе кимоно и волосы. Ее нельзя было назвать красивой – скорее, она была необычной. Глаза большие и широко посаженные. Высокие скулы. Но что-то в ней было дикое, животное. Может быть, в движениях: как она шевелила ноздрями или поворачивала голову набок, вздрагивая от каждого громкого звука.

– Почему вы не стали заполнять бумагу, если так уж не хотели отдавать ее в больницу?

Девушка подняла глаза на Нарифуми:

– Я не умею писать.

Похоже, ее взяли из какой-нибудь забытой богом деревни на Хоккайдо.

– Давно ты здесь?

– Всегда.

– Всегда?

– Я родилась здесь.

– И почему же ты не училась?

– Не знаю. Мадам говорит, что мне это не нужно.