Книга Мекленбургская принцесса - Иван Оченков

— Боярский сын Сергей Родионов, — приосанился молодой человек. — Прислан для учения в университет здешний. А сюда зван пред светлы очи государыни!

— Ишь ты! — уважительно протянула странная девочка, но тут же ехидно улыбнулась и спросила: — А отчего у тебя лапсердак такой невзрачный, видать папа-боярин поскупился?

Отрок не знал что такое «лапсердак», но общий смысл подначки уловил и оттого нахмурился. Одежда у него и впрямь не блистала, а где другую взять? Кабы было время, можно было у Истомы попросить его расшитый серебряным шнуром и галунами полукафтан, может и не отказал бы, хотя вряд ли. А в обычное время школяры носили нечто вроде подрясников, и колпаки без меховой оторочки, отчего походили на монастырских послушников.

— Погиб у меня отец, — строго заявил он своей новой знакомке. — На государевой службе!

— Прости, — смутилась Шурка, — я не знала.

— Бог простит! — сердито отвечал тот, но вид у девочки был такой умилительный, что он поневоле смягчился. — У тебя, видать, родители при государыне служат?

— Матушка.

— А кем?

— Камеристкой.

— Это кто ещё?

— Ну-у-у…, как тебе объяснить, нарядами заведует, одеваться помогает и прочее, что прикажут.

— Это ближняя боярыня, что ли? — выпучил глаза отрок.

— Ну, не совсем, боярыня…

— Девка сенная?

— Я тебе покажу, девка! — рассвирепела девочка. — Сказано тебе — камеристка!

— Ладно-ладно, не серчай, — испугался Родионов, так и не уловивший положения матери новой знакомой и, на всякий случай, решив не нарываться. — Не разумею я чинов здешних! Второй год в Ростоке жительствуем, а при дворе впервой. Немудрено прогадать!

— Клара Мария, ну где же ты была? — раздался совсем рядом голос принца Карла Густава. — Я так соскучился, и Евгения тебя не раз спрашивала!

— Да тут я, — беспечно отозвалась она и с улыбкой обернулась к брату. — А ты, верно, сбежал от юнгфрау?

— Угу, — довольно отозвался мальчик. — Петер совсем заморочил ей голову, и она не заметила, что я вышел. — А с кем это ты разговариваешь?

— Позвольте представить Вам, дорогой брат, боярского сына Сергея Родионова! — церемонно провозгласила Шурка.

— Вы русский? — вежливо поинтересовался принц, с интересом рассматривая молодого человека.

— Да, — с легким поклоном отвечал тот, гадая про себя, кого это еще принесла нелегкая.

— Ладно, нам пора, — с сожалением заметила девочка, поскольку была не прочь ещё поболтать со студентом, и дети, взявшись за руки, побежали в свои апартаменты, пока их не хватились.

— Но все же, где ты была? — набегу спросил её брат.

— Мы с матушкой ночевали в городе.

— Где?! — мальчик от неожиданности даже остановился.

— В городе Ростоке, — терпеливо пояснила ему сестра. — Оказалось, что у моей матушке есть свой дом, и мы ходили его смотреть, а поскольку было поздно, возвращаться мы не стали и переночевали в нём.

— Понятно. Слушай, я всё хочу спросить, где ты так хорошо научилась русскому языку?

— Да, так, учили-учили и научили — пожала плечами принцесса. — А что?

— Ничего, просто мне он никак не дается. Правда, я стал учить его совсем недавно, когда к нам приехал генерал фон Гершов.

— А хочешь, я тебя поучу?

— Хочу. Мне ведь нужно научиться языку своих подданных!

— Подданных?

— Ну, конечно! Ведь наш с тобой отец — русский царь, а я его старший сын. Как это по-русски — цареевитш…

— Царевич, — машинально поправила его Шурка.

— Вот видишь! Ты можешь выговаривать такие слова, а я нет.

— Ничего научишься.

— Жаль, что матушка не хочет брать тебя с собой, когда мы поедем в Москву, — вздохнул Карл Густав и, вдруг, запнулся. — Ой…

— Тебе не велели со мной об этом говорить? — насторожилась принцесса.

— Ну — да, — помялся тот.

— Не переживай, — беспечно отмахнулась она. — Я бы сама не захотела оставить матушку, а вот её герцогиня с собой точно не взяла бы!

— Почему?

— Ну, мне так кажется.

— Наверное, ты права. Но я буду очень скучать по тебе.

— Я тоже.

Сергей долго еще ожидал возвращения митрополита, но вместо него к нему вышел думный дьяк Луговской и поманив рукой, велел идти за собою.

— Занят Владыко, — пояснил тот школяру. — Пойдем-ка, провожу тебя, а то заплутаешь ещё, чего доброго!

Хотя студент и хорошо запомнил дорогу, возражать не посмел, и послушно двинулся вслед за дьяком.

— Учитесь усердно, — наставлял тот его дорогой. — Грамотные люди в Москве без куска хлеба николи не останутся! Ты ведь из боярских детей?

— Ага.

— А коли выучишься, да в службе не оплошаешь, так выйдешь в подьячие, а то и в дьяки! Уразумел?

— Уразумел, — кивнул парень.

— То-то же! — довольно кивнул Луговской. — Мы хоть и самый малый чин думский, а без нас никуда. Всё дело станет, понимать надо! И поместный оклад такой же, как у окольничих, а в них куда как большие господа служат.

— Это верно, — поддакнул студент.

— Ну что, дальше дорогу найдешь? — спросил дьяк, когда они вышли из ратуши.

— Благослови тебя бог, боярин! — поклонился Родионов.

— И тебя, честной отрок.

— Господине, — решился-таки спросить молодой человек.

— Чего тебе?

— Да тут такое дело, — помялся парень. — Что за девочка тут бегает, лет осьми на вид не более, но чудная и по-русски говорит складно, хоть и не привычно?

— А ты где её видал? — насторожился Луговской.

— Так в ратуше же и видал…

— Ну-ну, — недоверчиво покачал тот головой, но, поразмыслив, решил, что в этой истории нет ничего удивительного, и уточнил: — Шустрая такая и язык без костей?

— Ага!

— Дочка это государева. Царевна Клара Мария.

— Не может быть!

— Чего не может — может! Только мать у неё не царица Катерина, а сенная девка матери Ивана Федоровича.

— Ого!

— Это еще что. Матушка-то царя нашего тоже княгиня в соседнем уделе, тут неподалеку. Сказывают, большого ума женщина! Так вот, как девка-то понесла, так она её со двора гнать не стала, а приблизила и внучку никому в обиду не дает.

— Ишь ты! Так выходит, что царевна-то…

— Не твоего ума дела, паря! — сделал строгие глаза дьяк. — Оно, конечно, государыня не больно жалует падчерицу, однако царь её признал, и целый город в вотчину выделил, а ещё денег на приданое дал. Так что царевна сия невеста не из последних будет, но я тебе так скажу: Намается с ней тот, который позарится на все это, да так, что и не рад будет и приданому и уделу. Помяни мое слово!