Книга Белый Паяц - Виктория Угрюмова

А по-настоящему мавайен и великий логофет нуждались только в компании и услугах Риардона Хорна, Керберона, Ларакаллы и Бихана Фанга. И остальную толпу приближенных с трудом различали по именам и лицам.

Вот почему путешествие по подземному коридору оба восприняли с таким удовольствием. Они медленно шли среди черных обсидиановых колонн и продолжали разговор.

– Но ты же не все им сказал! Ты же не сказал им чуть ли не самое главное! – кипятился Берголомо. – Почему?! Ответь мне, наконец. Опять интригуешь?

– А ты опять волнуешься, – успокаивал его рокочущий голос Монтекассино. – И вообще – когда это я так уж интриговал? Что я тебе – зиккенгенский принц или наш чегодайский друг?

– Не прикидывайся овечкой. И не уходи от ответа. Все равно я с тебя живого не слезу!

– Вот оно, наше духовенство во всей его красе! – Фрагг картинно поднял глаза к лепному потолку.

Оттуда на него оскалились жуткие морды марбасов, и он в сердцах сплюнул:

– Тьфу ты, гадость. Разумеется, гадость – не ты.

– Не понимаю, – продолжал недоумевать логофет. – Без этого аргумента все твои доводы выглядели по-детски наивными. Я бы сказал – больше суевериями, нежели истинным положением дел. Думаешь, король и Де Геррен прониклись серьезностью происходящего?

– Надеюсь, – пожал плечами великий магистр. – Но в данную минуту мне это не представляется таким уж важным… Полемарх всегда готов к войне – это его жизнь, и ничего нового мы ему не рассказали. Ему в принципе все равно, кто развяжет войну, его дело – победить в ней. Король тоже не сможет остаться в стороне и, как только грянет гром, сделает все, что положено. Наших королей хорошо тренируют, друг мой. Он и в бессознательном состоянии, в дурмане и в полусне произнесет нужные слова, подпишет необходимые указы и возложит ответственность на своих военачальников, Сумеречную канцелярию и на нас с тобой. И не смотри на меня так – ничего страшного в этом нет. Я не имел намерения обидеть Могадора – ты знаешь, как он мне симпатичен, я просто говорю как есть, без прикрас.

– Да. Наверное, – вынужден был признать Берголомо, которого нередко коробила прямодушная откровенность товарища.

– Сейчас главное – что подумал и что в связи с этим предпримет Гус Хиттинг. Вот от его поступков зависит многое. Он один из главных игроков, и если кто-то способен как следует спутать карты судьбе, то это наш любезный чегодаец. Я порой ужасно радуюсь, что он служит нашему королю, а не ба-гонде Чегодая.

– Тогда тебе следовало поговорить с ним наедине.

– Я предусматривал и такой вариант. Но, похоже, Гус и без лишних слов все понял правильно. А вообрази себе, сколько лишних вопросов последовало бы, приоткрой я хотя бы краешек завесы.

– Ты знаешь, что в подобных ситуациях я всегда полагался на тебя, твое чутье (мавайен отвесил шутливый поклон) и твой изворотливый ум, – вздохнул великий логофет. – Я уже говорил тебе сегодня и снова повторю – не научился я играть в эти игры, как следует.

– А как следует? – серьезно спросил Фрагг Монтекассино.

– Чтобы заведомо знать, что ты выиграешь, как бы ни легли кости.

– Никто не дает такой гарантии.

– Я понимаю. А что говорит твой знатный гость?

Фрагг Монтекассино от души рассмеялся, продемонстрировав великолепные белые зубы.

– Он бы весьма позабавился, если бы услышал, как ты его именуешь. Впрочем, ему бы, наверное, понравилась твоя деликатность.

– Иногда мне кажется, ты ходишь, чтобы поговорить с ним не об Ардамалехе, Абарбанеле и иже с ними, а просто так, по душам. Даже если допустить, что у него нет души.

– Допускаю, что и я тоже ее лишен. Во всяком случае, никто не предъявлял мне убедительных доказательств обратного.

– Богохульник! – воскликнул падре Берголомо, но не с ужасом, а с некоторым опасением, что мавайен может быть прав.

– Он умеет выслушать, почти как ты. И он не пожалеет…

– В отличие от меня.

– Его приговор будет жесток, но совет окажется дельным. Только нужно точно понимать, зачем ты идешь – за сочувствием или непредвзятым взглядом со стороны… Хочешь сам поговорить с ним? – внезапно спросил мавайен.

– У меня еще от последнего разговора мурашки по спине бегают. А ты сейчас к нему?

– Любопытно, изменилось ли что-то за последнюю неделю.

– Ты веришь, что он говорит тебе правду?

– Он чересчур горд, чтобы лгать, даже такому ничтожеству – с его точки зрения, – как я.

– Но все же это «ничтожество» победило его.

– Не в самом честном бою, друг мой. В честном у меня не было бы шансов.

– Я все время думаю, отчего его не ищут? Ты не боишься, что однажды за ним придут другие? И что тогда останется от великого Эрдабайхе?

Монтекассино вздрогнул, как от сильного холода.

– Фухх! Умеешь ты вдохновить и успокоить, друг мой, – выдохнул он секунду спустя.

– Не поверю, что ты никогда не задумывался над этим вопросом, даже не проси.

– Задумывался, а как же иначе? Еще до того, как начал на него охотиться. И пришел к выводу, что поймаю его, если так будет надо. Просто почему-то им так надо. Мы как несмышленые дети, которые любуются работой ткачей – из-под их рук ползет такое красивое, узорчатое полотно, и совершенно непонятно, как оно получается из отдельных тонких ниточек. Так и я – держусь за ниточку, а ковер ткут другие.

– Если следовать твоей логике, однажды он обретет свободу.

– Однажды – да.

– И что ждет тебя тогда?

– Надеюсь, что понимание и прощение. Ведь я играл в его игру и дорого расплатился за саму возможность в ней поучаствовать.

И Фрагг Монтекассино невольно передернул плечом. Вся правая сторона внезапно заныла, задергалась, как больной зуб в сырость. Это напомнили о себе три длинных продольных шрама, идущие от ключицы к подреберью, – плата за игру.

* * *

Юбер Де Ламертон еще раз прошелся с серебряным ведерком между кадок с цветущими деревьями; потрогал рукой землю в сосуде с мандарином – она показалась ему чересчур сухой, и он полил ее. Еще раз протер мягкой тряпочкой плотный, хрупкий лист жемиона. Затем отставил ведерко в сторону и взялся за серебряную лопатку с костяным черенком.

Легкая улыбка, блуждающая на его пухлых губах, каждая морщинка в уголках глаз, каждая складочка на его лице была словом в длинном послании миру, которое говорило о том, что человек сей безмерно счастлив.

По странной прихоти судьбы он родился в знатной хоттогайтской семье, которая никогда не нуждалась в средствах и могла похвастаться самыми высокими связями. Перед единственным наследником старинного графского рода открывалось блестящее будущее. Его ждала стремительная военная карьера, и многочисленная родня просто не поняла бы его, сделай он другой выбор.