Книга Ябеда - Сэм Хайес

— Здесь значится, смотрите. — Дженни покрутила курсором по панели информации. — Последний вход в систему 10 октября.

Теперь я знаю, что Джозефина Кеннеди делала 10 октября. Так просто, но я пришла в восторг.

— А это что значит? — спросила я. Мне хотелось еще. Рядом с ее именем выстроилось в ряд несколько иконок.

Флис и Дженни переглянулись, вздохнули.

— Это относится к игре. Краткие данные о том, как она играет, что делает. — Девчонки наслаждались собственным превосходством.

— Вот это сердечко означает, что она ищет любовь, — ухмыльнулась Флис.

— Правда? А это что?

— А это — что засекретилась. Если вас нет в списке ее друзей, вы не сможете прийти к ней в гости.

— И что нужно сделать, чтобы попасть в список ее друзей? Зарегистрироваться и стать участником игры, так?

Дженни кидает взгляд на часы, потом на дверь.

— Так.

Я уже было решила прекратить расспросы и поблагодарить девочек за то, что дали хоть одним глазком заглянуть в эту неведомую жизнь, когда иконка Джозефины Кеннеди вспыхнула и под ее именем замигало зеленым неоном: «в сети».

— Что происходит? — Я чуть не носом ткнулась в монитор. Руки не слушались, с мышкой я не совладала бы.

— Повезло, — хмыкнула Флис, — она вышла в сеть. В «Afterlife» всю дорогу ошивается кто-нибудь из твоих знакомых, в этом самый прикол!

— Она прямо сейчас за компьютером? — У меня перехватило дыхание.

— Само собой! — Дженни была потрясена моим невежеством. — Хотите поздороваться? Можно послать поцелуйчик или улыбку. Это типа «здрасьте», ни к чему не обязывает.

— Нет-нет, не надо. — Я не отрывалась от экрана, и он вдруг снова замигал.

Дженни обновила страничку.

— Смотрите. Она поменяла свое настроение и девиз.

— В каком смысле? — Сквозь пелену в глазах я с трудом разбирала мелкие буковки.

— Поставила себе «переменчивое» настроение, — сказала Флис.

— А девиз у нее теперь просто «Почему?». Вообще-то сюда обычно вставляют любимую цитату или поговорку, — озадаченно добавила Дженни.

Рука тянется к экрану, я будто пытаюсь окутать виртуальную жизнь Джозефины Кеннеди сеткой безопасности. Стены кабинета информатики расплываются, я вижу только экран и радужный ореол вокруг ее слов.

— Потому что у меня не было выбора…

От беззвучного шепота и горло перехватило намертво, я крепко зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Джозефина Кеннеди исчезла из сети, словно никогда там и не была.

Обитатели деревни Роклифф высыпают на улицу, чтобы полюбоваться ежегодным зрелищем. Одни нарисовали плакаты, другие вывесили на окна флаги, и все громкими возгласами приветствуют пробегающих мимо девочек, бросая в маленькие ведра монетки.

— Я и не подозревала, что… настолько… не в форме! — А еще я не подозревала, что нелепый вид помогает отвлечься. Оказывается, помогает. На мне розовая балетная пачка и прозрачные крылышки, выуженные с самого дна ящика с театральными костюмами. Кто-то из шестиклассниц одолжил мне полосатые гольфы, а Лекси намалевала ярко-бирюзовые круги вокруг глаз и алый рот. До профессионального гримера ей, конечно, далеко, но благодаря ее стараниям я теперь идеальная пара для Эдама, с которым мы дружно трусим по деревне. — Ради чего… это все? Хорошо бы ради чего-нибудь стоящего. — Я пробую улыбнуться.

— Ради местного детского дома, — отвечает Эдам. Он даже не запыхался! — Мы такое устраиваем каждый год. Детдомовских ребят на целый день везут в Скарборо, а мы собираем на дорогу, кормежку, гостинцы и все такое.

Я останавливаюсь, будто наткнулась на стену.

— Детский дом?

— Да. В Харрогейте. Заведение муниципальное, деньжат маловато. — Эдам тоже останавливается и, забыв о своем шутовском костюме, добавляет серьезно: — Это дело чрезвычайно близко моему сердцу.

Я хватаю ртом воздух, мысли разбегаются.

— После того как детский дом в Роклиффе закрыли, местные жители загорелись желанием собрать деньги для другого. Говорят, все были потрясены, ведь прямо у них под носом творились страшные злодеяния, и хотелось хоть как-то загладить свою вину. А теперь это стало традицией.

— Не понимаю, как несколько брошенных в ведерко монеток помогут…

Эдам не слушает. Он ступает на тротуар и тянет меня за собой — нас минует дюжина мужиков в костюмах санитарок. Зрители улюлюкают и хлопают в ладоши.

— Поначалу деньги собирали только деревенские, но когда здание было продано и в нем открылась школа, стали звать на подмогу и школьниц.

— Вот оно что, — киваю я и чувствую, что пульс почти возвращается к норме. — Значит, детский дом в Харрогейте не имеет отношения к… — Я машу рукой на школу за спиной.

Эдам качает головой:

— Ни сотрудники, ни ученицы никак не связывают события восьмидесятых с сегодняшней жизнью школы. И директор не распространяется на эту тему с родителями потенциальных учениц.

— Так Палмер в курсе того, что здесь происходило? Он знает об… убийствах? — с трудом выговариваю я.

— А как же, — удивляется Эдам. — Он в те времена был учителем деревенской начальной школы. Местный, можно сказать, до мозга костей.

Вопли толпы сбивают меня с мысли. Мистер Палмер был учителем в начальной школе. Как шелестящие на ветру страницы фотоальбома, перед глазами проносятся образы: дети, школьные годы, стоптанные башмаки, леденцы, беззубые ухмылки, побои и окровавленные спины. Я ощущаю запах древесного дыма, вкус мерзкой еды, отчаяние и одиночество, в который раз вижу безликую фигуру мужчины.

Мистер Палмер. Нет, имя не вызывает никаких ассоциаций.

— С чего это вдруг такая заинтересованность? Книга, что ли, моя разожгла интерес к тайне?

— Просто я всегда осторожничаю, когда дело касается пожертвований. Предпочитаю точно знать, на что идут мои деньги.

Ядовитые цвета его наряда режут глаз. По лицу видно, что Эдам мне не верит.

— А я-то уж обрадовался, что ты поможешь мне побеседовать с кем-нибудь из местных.

— Пошли. Мы здорово отстали.

Так и есть — пестрая карнавальная группа протрусила по главной улице Роклиффа и теперь мелькает вдали флагами, пятнами ярких цветов. Я слышу обрывки приглушенных возгласов. Эдам припускает за ними, но по клоунской физиономии проплывает тень разочарования: теперешнюю его скорость не сравнить с тем, как мы начали. А когда мы равняемся с домишком Фрейзера Бернарда, он и вовсе останавливается посреди улицы.

— В чем дело? Сдаешься? — Я нетерпеливо оборачиваюсь к нему. Хочется скорей с этим покончить и вернуться к своим простыням и биркам.

— Давай зайдем в пивную, выпьем чего-нибудь? — предлагает Эдам.