Книга Последние сумерки - Анастасия Бароссо

Крепкий карапуз лежал на широкой, огороженной резными деревянными перильцами кровати. И с интересом смотрел на нее.

– Малыш… – прошептала Юлия, и слезы брызнули у нее из глаз. – Это я, твоя мама… Я нашла тебя…

Она подошла и взяла его на руки. Невыразимое чувство счастья смывало последние следы усталости и тоски. А младенец, в свою очередь, казалось, чутко принюхивался к ней. Юлия стала нежно и порывисто покрывать поцелуями ручки, ушки, пушистую макушку… И вдруг ребенок что-то понял. И заулыбался во весь розовый беззубый ротик, радостно гукая.

Ставр и Гром, развалившиеся на полу за дверью, пожали круглыми плечами, услышав заливистый смех вперемешку с рыданиями. Они молча переглянулись и одновременно закрыли глаза, откинув головы к стене, в надежде поспать. Оба знали, что в случае каких-либо безумств со стороны этой чокнутой, инстинкт их не подведет. Через пару минут второй этаж огласился переливчатым молодецким храпом.

С первыми лучами солнца Гром лениво лягнул сопящего Ставра.

– Пора, – сипло проговорил он.

– Сам знаю, не дурак, – добродушно огрызнулся брат.

Шумно кряхтя и охая, они поднялись на ноги и, помявшись с минуту у двери, неуклюже ввалились в комнатку.

Юлия сидела в центре вязаного коврика на полу, держа на руках ребенка, и покачивалась взад-вперед, что-то тихонько напевая, а может, нашептывая на ушко спящему младенцу. Она умоляюще взглянула на близнецов снизу вверх. Но те отрицательно замотали русыми головами. Правда, не балагуря по обыкновению, а опустив глаза к полу. Юлия вздохнула, понимая, что ничего не может с этим поделать. Тихонько положив сына на кровать, она поцеловала его в макушку и направилась к выходу.

Сердце ее разрывалось от боли безысходности. И разумеется, откуда ей было знать, что кто-то, кроме Бога, мог наблюдать за ее ночными страданиями и радостями. Правда, несколько раз ей примерещилась стремительная тень за крохотным окошком. Тень, чернее ночи. Тогда даже вспомнилась ни к месту их безумная ночь с Антонио в такой же каморке под крышей – в квартире смешного бармена Ришара. Она грустно улыбнулась этим воспоминаниям. Никакие безумные ночи не шли в сравнение с одним лишь мигом, когда она взяла своего сына на руки. Все осталось где-то там, в другой жизни.

Спустившись вниз под охраной братьев, Юлия увидела Бера.

– Утро доброе всем добрым людям! – широко ухмыльнулся тот.

– И тебе доброе, – закивали Гром со Ставром.

Юлия по понятным причинам предпочла промолчать.

– А я тут к внуку названному решил заглянуть, – вещал Медведь. – По-дедовски, так сказать, посюсюкаться… А ты ступай. Отдохни, поешь, поговори с Вячеславом. Он тебе хочет что-то сказать, по-моему, г-мм… Охломоны, проводите гостью в трапезную!

Братья послушно кивнули и, встав с двух сторон от Юлии, двинулись вперед по коридору, ясно давая понять – если она не захочет идти, они поведут ее силой.

Поднявшись в комнату, с некоторых пор ставшую детской, Бер присел на край кровати, опустив ограждение.

– Ну, вот и все, Белоярушка, – негромко произнес он, гладя ребенка по вспотевшей во сне макушке, – мама твоя пришла и не сегодня, так завтра твой путь совпадет с моим. И ты возродишь великий народ, встав во главе его и руководствуясь мудростью и советами деда…

Бер собирался еще что-то сказать малышу. Но бесшумная тень, чернее самой ночи, скользнула в комнату.

Глава 16. Мститель

«…368 год. Это рубеж. Конец эпохи Белояра (Овна), начало эпохи Рода (Рыб). Закончился Великий День Сварога, продолжавшийся 27 тысячелетий (закончились Трояновы века, ведущие отсчет от времени Трояна, деда патриарха Руса).

Настала Ночь Сварога, Зима Сварога. А это значит, что люди оставляют богов. Воплощение Вышня – Крышень, либо Дажьбог, должен быть распят (бога Вышня-Дажьбога распинают каждый год в месяц Лютый, проходящий под знаком Рыб). И власть в начале эпохи переходит к Черному богу. (Через сорок сороков лет – переходный период от Лютой эпохи к Золотой эпохе Крышеня Водолея.)

Древнейшие тексты „Книги Велеса“ наполнены ожиданием этого дня, когда начнет вращаться новое Сварожье Колесо, начнется новый отсчет времени: „И вот Матерь Сва поет о Дне Том. И мы ждали Время Это, когда завращаются Сварожьи Колеса. Это время по песне Матери Сва наступит“ („Книга Велеса“ Троян III, 3:2)».

Если бы он не был колдуном, то наверняка был бы уже мертв.

Бер, конечно, не являлся ведуном по рождению, как, например, Велемир. Но долгий и трудный путь к цели, а также приличные навыки в шаманстве, развитые за эти год, сделали из Медведя опытного бойца. И даже в минуты отдыха он привык быть начеку. Так что человек, а может, дьявол, прячущийся внутри тени, резко выбросив вперед руку, из которой вырвался слепящий глаза смертоносный луч, нанес свой удар в пустоту.

Взгляд незнакомца мгновенно снова нашел главу лютичей. Медведь оказался в дальнем углу комнаты. И, что удивительнее всего, держал перед собой как щит зевающего спросонья крошечного ребенка.

– Положи дитя! – высокий худощавый мужчина, скорее даже – юноша, повелительным жестом указал на кровать. – Тогда умрешь быстро и безболезненно. В противном случае твои мучения продлятся долгие годы. Выбирай.

– Кто ты такой?

Обычно раскатистый рык Бера чуть дрогнул – когда ему пришлось сглотнуть комок, застрявший в горле. Смутно знакомый акцент в речи черноволосого юноши вызывал неприятные ассоциации.

– Это не имеет значения, – юноша гордо вскинул кудрявую голову. – Но моих сил точно хватит на то, чтобы справиться с тобой. Можешь не сомневаться.

Бер думал не более минуты. Но для обоих она была вечностью, в течение которой каждый из них отчетливо осознал, что вечность – это ужасно.

– Хорошо, – осторожно кивнул Бер. – Я выполню твою просьбу. Но перед тем, как убьешь меня, обещай, что расскажешь мне, почему ты этого хочешь. И кто ты такой. Иначе я сверну шею мальчишке. Будь уверен.

Незнакомец, помедлив мгновение, вежливо поклонился.

– Согласен. Я даю тебе слово. Слово последнего из рода как людей, так и тварей дьявола!

– Смотри, ты обещал выполнить последнюю просьбу приговоренного тобой к смерти… – Он подошел к кровати и, не отрывая горящих азартом глаз от вампира, положил агукающего Белояра на покрывало. Главным коньком Медведя-оборотня всегда была внезапность. Не успел удивленный малыш коснуться головкой подушки, как на юношу бросился огромный разъяренный зверь.

Миг – и лапа с чудовищными когтями разорвала бы его пополам, а пока грудь испанца изуродовали страшные раны. Ужасная пасть, из которой летели хлопья пены, едва не сомкнулась на шее, обдав Антонио отвратительным смрадом. Казалось невероятным, что юноша все еще держится на ногах и вообще остается живым. Медведь издал победный рев и ринулся на пошатнувшегося Антонио. Но его когти на этот раз не встретили препятствия – тот, несмотря на смертельные раны, сумел извернуться в последний момент. И теперь уже перед изумленным зверем возник черный, как сажа, вампир с ослепительно белыми клыками. Он взвился под потолок, оставляя в полете шлейф тягучих красных капель, струящийся из распоротой груди. Некоторые из них, попав на Медведя, просочились сквозь густой жесткий мех, достав до кожи, и животное взревело от дикой боли. И в следующее мгновение черное облако опустилось на него, затмив собою свет…