Книга Слабости сильной женщины - Анна Берсенева

– Нет, сейчас, – возразил Костя со странной для него решительностью. – Я должен был сделать это раньше, но именно что не мог решиться… Дело в том, что я полюбил другую женщину и хочу к ней уйти.

Он смотрел на Леру ясными своими глазами, и она не видела в его глазах ничего, кроме гордости за то, что он наконец решился на этот разговор. Что было сейчас в ее глазах – она не знала… И не знала, что ответить ему.

К счастью, Костя как будто и не ждал ее ответа. Он сам начал говорить – торопливо, но отчетливо:

– Лерочка, пойми, я не могу больше так жить! Это длится уже давно, месяца три, и ты же понимаешь: такая двусмысленность не для меня. Мне необходима ясность. Ее зовут Люся, она наша лаборантка, новая… Лерочка, мне трудно говорить об этой женщине, я никогда не испытывал ничего подобного тому, что испытываю с ней… Это такое…

– Перестань, Костя, – попросила Лера. – Я не хочу знать, что ты испытываешь с Люсей.

– Да, действительно, – спохватился он. – Но я должен объяснить тебе… Ведь ты… Понимаешь, Лерочка, ты так переменилась… Я не узнаю тебя! И скажу тебе честно: мне не нравятся эти перемены. Конечно, ты всегда была самостоятельная, но теперь в тебе появилась какая-то резкость. Извини меня за это определение. – Он действительно посмотрел на нее извиняющимся взглядом. – Я не чувствую себя мужчиной с тобой, ты понимаешь, Лерочка?

Лера молчала, хотя Костя то и дело обращался к ней с какими-то вопросами. Сначала ее просто ошеломило известие о какой-то Люсе, ошеломило так, что дыхание у нее занялось. Но потом… Потом она вслушалась в Костины объяснения – и злость, раздражение подкатили к горлу вместе с привычными спазмами.

Она чувствовала свою вину перед ним, она все время ругала себя за то, что стала уделять ему мало внимания, и за то, что привыкла к нему… Если бы он сказал об этом, может быть, она заплакала бы, просила у него прощенья, надеялась на то, что их жизнь переменится…

Но он говорил совсем о другом. Ему не нравилось, что она стала «резкой», он ее обвинял в том, что перестал чувствовать себя мужчиной!

– А чего же ты ожидал, Костя? – медленно произнесла Лера. – Что я буду тащить этот воз – и останусь милой девочкой с восторженными глазами? Не многого ли ты требуешь от меня?

– Может быть, я требую много, – тут же согласился Костя. – И конечно, я виноват перед тобой. Наверное, мне следовало бы вести себя иначе… Но ты же знаешь, я не мог себя пересилить! И ты ведь сама говорила, что мне не надо заниматься тем, чем приходится заниматься тебе? Да, в сущности, Лерочка, зачем мне все это? Мне ведь так мало надо, я вообще не замечаю всех этих бытовых неурядиц, и ты же знаешь: я могу обходиться самым минимумом…

«Он прав, – подумала Лера. – Ему действительно надо не много…»

– Я начал чувствовать свою никчемность, – продолжал Костя.

– Но разве я тебе хоть раз дала это почувствовать? – перебила его Лера.

– Нет, – кивнул он. – Ты этого не говорила. Но ведь это чувствовалось само собою, просто по сравнению. А Люся… С ней все по-другому!

– Я не хочу слушать про Люсю, – еще раз повторила Лера. – Ты уйдешь сейчас?

– Нет, мне придется переночевать. Сейчас, пожалуй, уже поздно… Я поставлю раскладушку на кухне.

«Господи, – подумала Лера, – раскладушка на кухне, сейчас уже поздно! Разве так уходят от женщины, с которой прожиты годы?»

Впрочем, она не знала, как уходят от женщины. И ее тошнило, синие круги плыли перед глазами, руки дрожали; она даже заплакать не могла, даже ужаснуться тому, что произошло.

– Не надо раскладушку, – сказала она. – Я у Зоськи переночую. Зачем маму пугать на ночь глядя?

Утром Костя ушел очень рано. Он ведь всегда вставал рано, это Лера любила поспать.

Когда она вошла в комнату, его вещей уже не было. Оказалось, их так немного было, его вещей… Лера открыла шкаф, посмотрела на пустые вешалки, на которых висели его рубашки, – и неудержимые слезы хлынули у нее из глаз. Она села на диван, пытаясь успокоиться, прижимая к лицу подушку, чтобы заглушить рыдания.

Но она ничего не могла с собою поделать! Слезы лились, всхлипы вырывались из горла – отчаяние одолело ее, сломило, отчаяние захлестывало ее мутной волной.

Все было забыто в эти мгновения – и то, что она привыкла к нему, и его спокойный тон, когда он говорил ей о своем решении да еще пытался рассказывать о какой-то Люсе… Другие воспоминания подступили вплотную, разрывая ее мучительной болью неповторимости: его открытые ясные глаза в минуты страсти, его поцелуи на берегу осенней реки в Студенове, его смущенные, неловкие движения здесь, на этом диване, когда они впервые остались наедине в ее доме…

Как же получилось, что все это ушло в пустоту, в небытие, что все это не удержало ни его, ни ее? Кто был виноват в этом, можно ли было этого избежать? Лера запутывалась в попытках понять свою вину, обвинить в чем-то Костю. Ей не хотелось никого винить, ей хотелось только, чтобы все вернулось, чтобы не было этого ужасного вчерашнего вечера, и его слов, и ее спокойного ответа, и этой Люси!..

«А ребенок? – вдруг подумала она с последним, леденящим ужасом. – Что же будет с ребенком, он-то в чем виноват?»

– Лерочка, что случилось? – Мама стояла на пороге комнаты и испуганно смотрела на заплаканную Леру. – Ты поссорилась с Котей?

– Нет… Да… Я не знаю, мама! – воскликнула она, и слезы снова потекли по щекам. – Я не знаю, поссорились ли мы. Он ушел, у него другая женщина. А у меня – его ребенок, мой ребенок, и я не знаю, что делать!..

Надежда Сергеевна ахнула, прижав руку к губам.

– Но… Как же это, Лерочка? Боже мой, почему же я ничего не знала? Ни о ребенке, ни о… Когда же это случилось?

– Что? Беременность – два месяца, а ушел он вчера. Вернее, сегодня утром: вчера поздно было…

– И что же теперь будет? – Видно было, что Надежда Сергеевна все еще не может поверить в случившееся. – Что он сказал – о ребенке что сказал?

– О ребенке он вообще не знает, мама, – ответила Лера, немного успокаиваясь. – Я собиралась ему сказать, да не успела.

– Лерочка, но это же невозможно! – ужаснулась Надежда Сергеевна. – Надо же немедленно это сделать, ведь это может все изменить! Я сегодня же позвоню ему на работу и…

– Ни за что, – решительно сказала Лера. – Что это может изменить, мама? Он узнает о ребенке и вернется ко мне как побитая собака – из чувства долга? Если еще вернется… Думаешь, я этого хочу?

Надежда Сергеевна замолчала. Услышав Лерины слова, она тут же как-то сникла, словно съежилась, и стала такой печальной, какой Лера не видела ее никогда в жизни.

– Ты окончательно решила, Лерочка? – тихо спросила она. – Расстаться с Костей и… оставить ребенка?

– Я ничего не решала. Но я чувствую, что иначе невозможно.

Надежда Сергеевна помолчала еще немного, потом произнесла наконец: