Книга Лицо в зеркале - Дин Кунц

— Так вы их видите? Бармен изогнул бровь:

— Да. Я вижу набор из трех маленьких колокольчиков. А сколько наборов видите вы?

Рот Этана искривился в улыбке.

— Только один. Не волнуйтесь. Я помню правила порожного движения и не собираюсь их нарушать.

— Правда? Тогда вы уникум.

«Да, — подумал Этан, — я именно уникум. Умер дважды за один день и при этом по-прежнему могу пить виски». И задался вопросом, а как быстро бармен отобрал бы у него полный стакан, произнеси он эти слова вслух?

Он пил виски маленькими глотками, надеясь, что опьянение прочистит ему мозги, раз уж на трезвую голову не думалось.

Десять или пятнадцать минут спустя, по-прежнему трезвый, как стеклышко, он увидел отражение Данни Уистлера в большущем зеркале за стойкой.

Этан развернулся на стуле, выплеснув из стакана виски.

Лавируя между столами, Данни практически уже добрался до двери. И он не был призраком: официантка остановилась, чтобы пропустить его.

Этан поднялся, вспомнил про колокольчики, схватил их со стойки, поспешил к выходу.

Некоторые из гостей покинули свои столики, стояли в проходах у столиков друзей. Этану пришлось подавить желание отталкивать их в сторону, расчищая путь. Всякий раз его «Извините» звучало так резко, что люди вздрагивали, вскидывали на него глаза, но, увидев выражение его лица, молча сторонились, позволяя ему пройти.

Но к тому времени, когда Этан добрался до двери, Данни уже исчез.

Поспешив в примыкающий вестибюль, Этан увидел людей, стоявших у регистрационной стойки, у информационной стойки, идущих к лифтам. Данни среди них не было.

Слева от Этана выложенный мрамором вестибюль переходил в просторную гостиную с удобными диванами и креслами. Здесь желающие могли во второй половине дня выпить чаю. А вечером в гостиной подавали выпивку тем, кто находил бар слишком шумным.

Но его взгляд не нашел Данни Уистлера и в гостиной.

Справа от Этана вращающаяся дверь вела наружу. Она еще медленно поворачивалась, словно кто-то только что вышел из отеля, но все ее четыре квадранта пустовали.

Он шагнул к двери, которая вывела его в ночной холод, под козырек.

Укрывая гостей большущими зонтами, швейцар и целая бригада парковщиков сопровождали их как к отъезжающим автомобилям, так и от прибывающих. Легковушки, внедорожники, лимузины занимали свободные места на стоянке отеля и выезжали с нее.

Данни не стоял среди тех, кто ждал, пока ему подгонят автомобиль. Вроде бы и не спешил в сопровождении эскорта к своему находящемуся на стоянке «Мерседесу».

На стоянке, среди других автомобилей, Этан высмотрел несколько темных «Мерседесов», но не тот, что принадлежал Данни.

В шуме под козырьком (разговоры людей, урчание автомобильных двигателей, шелест дождя) Этан мог бы и не расслышать настроенного на минимальную громкость звонка мобильника, но тот завибрировал в кармане куртки.

Все еще оглядывая ночь в поисках Данни, Этан нажал на кнопку с зеленой трубкой.

— Я должен немедленно с тобой увидеться, — услышал он голос Рискового Янси, — и в таком месте, где не околачивается элита.

Глава 35

Данни поднимается на лифте в компании пожилой пары. Они держатся за руки, как юные влюбленные.

Услышав слово «годовщина», Данни спрашивает, как давно они женаты.

— Пятьдесят лет, — сияя, отвечает муж, гордясь тем, что его невеста решила прожить с ним всю жизнь.

Они из Скрэнтона, штат Пенсильвания, приехали в Лос-Анджелес, чтобы отпраздновать золотую свадьбу с дочерью и ее семьей. Дочь оплатила им пребывание в номере медового месяца, который, по словам жены,

«такой роскошный, что мы боимся прикоснуться к мебели».

Из Лос-Анджелеса они полетят на Гавайи, вдвоем, проведут там романтическую неделю под ярким солнцем. С первого взгляда понятно, что они очень милые люди и по-прежнему любят друг друга. Они выбрали жизнь, которой Данни давным-давно пренебрег, над которой насмехался.

В последние годы он, однако, жаждал такого вот счастья больше, чем чего бы то ни было. Любви и заботы друг о друге, крепкой семьи, совместных усилий по обеспечению ее благополучия, воспоминаний о принятых вызовах и одержанных победах. В конце-то концов, в жизни это главное, а не то, чего добивался он силой и жестокостью. Не власть, не деньги, не сиюминутные удовольствия.

Он пытался измениться, но слишком долго шел по дороге одиночества, чтобы повернуть назад и найти спутницу жизни, о которой мечтает. Ханна уже пять лет как умерла. Лишь у ее смертного ложа он осознал, что она давала ему шанс свернуть с неправедного пути на праведный. Молодой и горячий, он отверг ее советы, посчитал, что власть и деньги для него важнее, чем она. Потрясение, вызванное ее ранней смертью, заставило его признать собственную неправоту.

А в этот необычный, дождливый день он осознал, что тот шанс был и последним.

Для человека, который верил, что мир — это глина, из которой можно вылепить все, что он захочет, Данни оказался в трудном положении. Он потерял всю власть, и ничего из того, что делает, не может изменить его жизнь.

Из денег, которые он взял в стенном сейфе своего кабинета, у него осталось еще двадцать тысяч долларов. Он мог бы дать половину этой пожилой паре из Скрэнтона, чтобы они провели целый месяц под синим небом Гавайских островов, вкусно ели и сладко пили, поминая его добрым словом.

Или он мог остановить лифт и убить их.

Ни первое, ни второе никоим образом не изменит его будущее.

Он завидует их счастью. Черной завистью. И, наверное, ощутил бы удовлетворенность, отняв у них оставшиеся годы.

Но при всех его недостатках, а список получился бы длинным, он не может убить исключительно из зависти. Гордость останавливает его куда в большей степени, чем милосердие.

На четвертом этаже их номер находится в одном конце коридора, его — в другом. Он желает им счастья и наблюдает, как юбиляры уходят, держась за руки.

Данни идет в президентский «люкс». Эти великолепные апартаменты Тайфун занимает круглогодично. Но на несколько последующих дней «люкс» в полном распоряжении Данни, потому что дела позвали Тайфуна в дорогу.

Президентским «люкс» назвали напрасно. По роскоши убранства он куда больше подходил не избраннику народа, а особе королевской крови или полубогу.

Мраморные полы, восточные ковры, золота и алой крови, абрикоса и индиго, стены, на все шестнадцать Футов, до самого лепного потолка, забранные панелями дорогого дерева.

Данни бродит по комнатам, тронутый желанием человечества сделать свое жилище прекрасным, отрицая таким образом уродство мира, в котором ему приходится жить. Каждый дворец и каждое произведение искусства — всего лишь прах, пусть люди этого еще не понимают, и время — терпеливый ветер, который унесет его. Тем не менее мужчины и женщины сначала тщательно продумали проект, а потом вложили немало усилий в его воплощение, дабы комнаты эти радовали глаз и грели душу, потому что они надеялись, несмотря на все доказательства обратного, что их жизнь имеет значение и их таланты служат реализации великого замысла, осмыслить который не под силу простым смертным.