Книга Куртизанка Сонника - Висенте Бласко Ибаньес

— Ну и отправляйтесь себе туда, римляне. Мой долг быть здесь.

И прежде чем двое сенаторов и посланники Сагунта, лично смотревшие на происходившее, успели опомниться, афинянин поставил ногу на борт триремы и бросился в воду при самом входе в канал. Он несколько раз нырнул в глубокой воде и поплыл вдоль берега, куда бросились и пешие, и конные воины, чтобы захватить его в плен.

Прежде чем Актеон успел поставить ногу на твердую землю, он увидел себя окруженным пращниками, вошедшими в воду по пояс, чтобы овладеть его платьем, не делясь с товарищами. В одну минуту у него отняли его кельтиберийский меч, кошель, висевший на поясе, и золотую цепочку, которую он носил на груди, как воспоминание о Соннике. Варвары собирались уже снять с него и дорожное платье, оставив совсем голым, и начинали угощать его пинками, как подъехал Ганнибал и узнал его.

— Ты предпочел остаться здесь? Одобряю. После того как ты нанес мне столько вреда за стенами Сагунта, ты раскаялся и пришел ко мне. Следовало бы оставить тебя в руках этих дикарей, швыряющих в тебя камнями, следовало бы распять за моим лагерем, чтобы тебя увидела со стен гречанка, любившая тебя; но я помню обещание, данное тебе однажды в поле, когда мы встретились друзьями.

Он приказал одному из начальников накинуть на мокрое платье грека военный плащ с капюшоном из мохнатого меха, какие солдаты носили зимой поверх доспехов, и пригласил Актеона сесть на лошадь одного из нумидийцев.

Они поехали к лагерю. Отряды, выбежавшие к порту, медленно стягивались обратно, между тем как трирема, снова распустив паруса, неслась к морю. Дым на вершине Акрополя развеялся, только прозрачное облачко его носилось в воздухе. Можно было издали догадаться о разочаровании, вызванном в городе неожиданным бегством римского корабля. С ним, казалось, умчалась последняя надежда осажденных.

Войска Ганнибала, отступая, обсуждали происшедшее у входа в порт между их вождем и посланными из Рима. Они не поняли слов, которыми те обменялись, но энергичное выражение лица римлянина при его обращении к Ганнибалу всем им показалось угрозой. Некоторые, воображавшие, что поняли послов, повторяли воображаемую речь, в которой послы грозили от имени Рима вырезать все войско, а Ганнибала распять на кресте. Они повторяли эти угрозы, приукрашивая их собственными измышлениями, а встретившись с другими отрядами по Змеиной дороге и в разных местах равнины, уже передавали, что видели цепи, привезенные кораблем, чтобы заковать в них Ганнибала, и войско ревело от ярости.

Ганнибал с удовольствием замечал волны негодования, бушевавшие вокруг него. Солдаты, вставая при его проходе, восторженно приветствовали его; на всех языках неслись угрозы Риму и просьбы, чтобы вождь приказал идти на последний приступ и взял город, прежде чем посланные прибудут в Карфаген и станут добиваться гибели молодого героя.

— Берегись, Ганнибал, — сказал кельтибериец, подходя к его коню, — твои враги в Карфагене соединятся с Римом, чтобы погубить тебя.

— Народ меня любит, — высокомерно ответил вождь. — Прежде чем карфагенский сенат выслушает римлян, Сагунт будет наш, и карфагеняне станут приветствовать наше торжество.

Актеон с грустью смотрел на опустошенные окрестности города, недавно еще столь оживленные и плодоносные. В порту не было других кораблей, кроме нескольких судов Нового Карфагена. Матросы стали в храме Афродиты, уже заранее обобранном. Товарные склады были ограблены и разрушены, набережные завалены грязью. В полях уже не видно было и следа прежних вилл. Дикие варвары, пришедшие из центра страны, из ненависти к прибрежным грекам даже взрыли пеструю мостовую и разбросали плиты. Вся равнина представляла картину полного опустошения. Не сохранилось ни одного дерева. Чтобы бороться с зимними холодами, срубили розы, смоковницы, обширные оливковые плантации, виноградные лозы, даже разрушили дома, и деревянные крыши их шли на поддержку огня костров. Только и видны были развалины да низкий вереск; сорные травы, растущие быстро, питаемые трупами людей и лошадей, разрослись по всей равнине, по старинным дорогам, по развалинам и речкам, вода из которых выливалась через обвалившиеся берега и превращала в стоячие лужи низкие места.

То было дело разрушения постоянно возрастающей армии, состоящей из ста восьмидесяти тысяч человек и многих тысяч лошадей. Она быстро съела весь хлеб с сагунтинских полей. Солдаты, разрушив все, что не могло принести немедленной пользы, простирали свою алчность на окрестности, распространяя опустошение все дальше и дальше по мере того, как осада затягивалась.

Запасы привозились за много дней пути; их присылали отдаленные племена, надеясь получить долю добычи, как обещал им Ганнибал, рассказывая о богатствах Сагунта. Слонов уже несколько месяцев тому назад отправили обратно в Новый Карфаген, так как они не смогли принести пользы при осаде, и прокорм их становился затруднительным в опустошенной местности.

Черные стаи воронов слетались на поля. Из вереска торчали скелеты брошенных и сгнивших лошадей и мулов. По краям дорог, под грудами камней, виднелись тела варваров, умерших от ран и брошенных, по обычаю, соплеменниками на добычу хищным птицам. Огромное собрание их заражало всю местность. Тела лежали на открытом воздухе, и пораженные поля, с которых поднималось как бы дыхание смерти, распространяли по всей равнине, от гор до моря, удушливый смрад, пропитанный запахом разлагающегося мяса.

Актеон, приехавший издалека, заметил этот тяжелый запах, идущий с равнины, и с грустью подумал об осажденных. Глядя на город, он, казалось, угадывал все ужасы, происходившие за красноватыми стенами после семимесячной осады.

Лагерь был уже близок. Грек увидел, что это военное поселение приняло вид настоящего города. Полотняных и кожаных палаток было видно немного. Зима, уже подходившая к концу, принуждала осаждающих выстроить каменные лачуги с крышами из ветвей и деревянные бараки, имевшие вид башен и служившие прикрытием для проходов между домами.

Ганнибал, как бы угадывая мысли грека, самодовольно улыбался, глядя на разрушение, произведенное его армией вокруг города.

— Ты находишь большую перемену здесь, Актеон?… Не правда ли?

— Вижу, что твои войска не сидели сложа руки, пока ты уходил наказывать возмутившихся кельтиберийцев.

— Марбахал, начальник моей конницы, — прекрасный помощник. Когда я вернулся, он сообщил мне, что две сагунтских стены разрушены и часть города в наших руках. Видишь ты это возвышение вокруг Акрополя, внутри ограды?… Оно теперь наше. Стенобитные машины, и до сих пор делающие свое дело, устремились на Сагунт, и он теперь почти вошел в свои старые границы. Он уже не думает защищаться. Теперь у него вся надежда только на помощь Рима. Упрямцы в третий раз выстроили линию стены, и, таким образом, им становится все теснее… Скоро у них останется один Форум, где я перебью оставшихся в живых… О гордый, непокорный город! Ты будешь моим рабом!

Африканец переменил разговор, открывая свои мысли бывшему товарищу.

— Наконец ты прозрел и пойдешь за мной. Ты с радостью последуешь за мной. Ты, благодаря мне, принял участие в осуществлении планов, о которых я однажды на рассвете говорил в этих же полях… Последовав за Ганнибалом, ты со временем станешь царем, как Птоломей, последовавший за Александром… Ты решился?