Книга Манчестерская тусовка - Николас Блинкоу

— Он знает тебя так же, как и Сатана знает тебя. Ибо нет у тебя ни очей, чтобы видеть, ни ушей, чтобы слышать, ни знамения праведности!

Джонни поднял руку над головой, защищая лицо от летающего в воздухе топора. Но рука сломалась под взмахом топорища, и топор в кровавой пелене врезался в голову Джонни.

— Да, так повелел Агнец Божий, плоть за плоть, ибо согрешило око мое. Изыди!

Неизвестно откуда раздался крик женщины. Паскаль продолжал размахивать топором как клюшкой для гольфа, снова и снова опуская его обухом на шею Джонни.

— Вечный Господь наш, маяк пробуждения, Господь всеохватный.

Топор ударился лезвием в пол и опрокинулся на топорище. На полу голова Джонни лежала так, как будто он сильно наклонил ее вправо… а в дверях выла женщина.

Джон Паскаль снова поднял топор. И еще раз им ударил.

— До последнего слова!

Джейк развернулся и кинулся в снежную бурю. Пропасть тумана без пути, без дороги вскоре превратилась в широкую площадь. Он упал на колени и задыхаясь полз на карачках, пока наконец не увидел просвет в сплошной линии домов на нижней стороне улицы. Укрывшись в проходе между домами от ветра и вьюги, он дотащился до дверей часовни Иерихона. Было не заперто.

Вот оно, убежище. Джейк обошел здание под сенью круговой галереи и добрался до ризницы. Там, в углу, где стояли шесты для праздничных знамен, он обнаружил старый церковный гардероб. Осторожно отодвинул шесты в сторону — только бы не упали! — и спрятался среди вышитых знамен, сложенных на дне гардероба. Плотно закрыв за собой дверцу и натянув знамена на голову, он стал дожидаться утра.

Глава девятнадцатая

Меньше часа назад Джейк высадил инспектора Грина в центре Манчестера, а теперь снова был в Колденстолле. Взятую напрокат машину он оставил на парковке, устроенной на участке земли, который прежде принадлежал церкви. Часовня Иерихона находилась в углу, дверь была на замке, а бесцветные витражи окон казались пустыми, как усталые глаза. Джейк стоял и смотрел на нее, пока и его взгляд не стал таким же пустым. Только такими глазами он решился наконец взглянуть на вересковую пустошь, что стелилась перед ним залитым солнцем покрывалом и нависала сзади, как темная сутана. Вот куда сбросил Паскаль изуродованное тело Джонни, предоставив ночному снегу его схоронить. Труп оставался там довольно долго — Джейк толком и не знал, сколько. А потом его унюхала овчарка, откапывающая в снежных полях заблудших овец.

Овец тут всегда было полно, но все какие-то худые и с потрепанными задницами. Каким бы ни было ваше представление об овечьей отаре, местные овцы ему не соответствовали. Они тупо разбредались по пустоши и ходили туда-сюда в одиночку, страшные, как черт знает что. На обратном пути в Манчестер инспектор Грин сказал:

— Слушай, объясни ты мне про этих овец. Я вижу их каждый раз, когда сюда приезжаю, но шерсть-то у них дерьмовая и мяса их никто не ест — я знаю. Так на какие же шиши живут здешние фермеры?

Через пролом в заборе чьей-то фермы карабкалась овца. Задние ноги, тощие, точно обтянутые кожей черные кости, поднимали в воздухе облако пыли, пытаясь отыскать точку опоры. Как и все овцы в округе, эта выглядела так плохо, что глупо было возлагать на нее какие-то надежды. Но Грин просто не подумал как следует: ведь фермеры разводят не овец, а их ягнят. Когда Джейк сказал ему об этом, инспектор театрально стукнул себя по лбу:

— Твою мать, ну конечно. А еще детектив!

Впрочем, Грин признался, что кое в чем детективные способности ему все-таки помогли: он отыскал Джейка благодаря тому, что его имя значилось в адресной книге Кевина Доннелли. Грин спросил, много ли они общались в последнее время.

Джейк помотал головой: нет, совсем не общались. Но он знал, что у Доннелли был его адрес, — и даже видел Доннелли за несколько дней до его смерти.

Доннелли приехал в Лондон специально, чтобы его разыскать. Он посмотрел кассеты Холлидея и теперь хотел узнать подробности. Ну или, на худой конец, хотя бы версию Джейка. К чему Доннелли не был готов, так это к тому, что Джейк исповедуется ему в убийстве Джонни. Холлидей эту легенду проглотил не разжевывая, а вот Доннелли и слушать ничего не захотел. Джейк не мог понять, почему, ведь вроде такая правдоподобная история. Так хорошо вписывается во все, что он делал в жизни, ведь он всегда принимал решения с отчаянием убийцы. Это был его ад, он прошел через него, устремив глаза в одну-единственную точку, до которой ему никогда не дотянуться, ведь кара за совершенное преступление так его и не настигла, да и не могла настичь. Он кружился по бесконечной спирали, в мире, которому тоже не было конца. В вакууме, где его собственная смерть потеряла всякое значение, а жизнь — уж какая была — протекала на взятое в кредит время убийцы и не подлежала осуждению.

Здесь, в этом захолустном городишке среди холмов, пятнадцать лет назад.

Джейк смотрел в окно, когда опустился топор. Давай-ка проиграем на замедленной скорости: вот топор падает раз, вот падает два, и на саундтреке гудит безумная проповедь Паскаля. PAUSE, REWIND и PLAY.[79] Джонни изо всех сил пятится по комнате, скачет на попе, а Паскаль — за ним, смешная сценка, и вдруг — ужас: топор разрубает пирамиду из кассет, а потом вдруг удар, и лезвие попадает в цель. А тем временем на экране: вечеринка у Холлидея… фигуры появляются в кадре и осмотрительно исчезают каждый раз, когда опускается топор. Во всем виноват Джейк. Сколько бы он ни прокручивал эту сцену в голове, ответ был всегда один. Он убил Джонни. Это ясно как день.

Джейк повернул и стал подниматься по церковной парковке к проходу, который выводил прямиком в центр деревни. Когда-то рядом с этим выкрашенным в белый цвет пабом стояла красная телефонная будка. Теперь на ее месте красовалась современная модель из алюминия. По дороге к телефону Джейк репетировал то, что собирался сказать. Автоответчик включился так быстро, что он немного опешил, впрочем, звук ее голоса часто заставал Джейка врасплох, особенно если он давно его не слышал.

— Джейкоба и Сары Пауэл сейчас нет дома. Было бы здорово, если бы вы оставили нам сообщение, так что, пожалуйста, сделайте это после звукового сигнала.

Голос такой радостный, чистый и приветливый, но все равно незнакомый. Джейк успокаивал себя тем, что это междугородный звонок, и говорит она не с ним, а с телефонной трубкой — вот целых два объяснения, почему голос кажется таким далеким.

Прослушав кучу сигналов, Джейк дождался самого длинного. И после него неловко начал:

— Я сотру это сообщение, если…

Нет, это ей знать совсем необязательно. Он откашлялся и заговорил снова:

— Если, придя домой, ты услышишь это сообщение, значит, я больше не вернусь. Не знаю, где я буду. Честное слово, понятия не имею, где буду. Но хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя любил. Знаю, ты всегда считала, что я был добрым и внимательным только потому, что это ты мне велела таким быть. Я никогда не срывался на тебя, потому что боялся, что тогда может случиться плохое… и еще потому, что, если бы я когда и сорвался, то не на тебя. Я не хотел, чтобы ты стала моим оправданием. Да, я знаю, иногда тебе было страшно, потому что я так глубоко уходил в себя. У тебя было не так уж много доказательств моей любви. Прости. Дело было вовсе не в том, как я к тебе отношусь. Просто я испытывал равнодушие к самому себе.