Книга Падшие из ада - Илья Шумей

Кира вывернулась из-под моей руки и встала, твердо намереваясь потащить за собой и меня. У нее всегда, после того, как она выплачется как следует, открывалось нечто вроде второго дыхания. Жаль, меня Природа таким талантом обделила.

Понимая, что препираться бесполезно, и своими спорами мы только привлечем совершенно ненужное внимание, я нехотя поднялся на ноги.

– Но учти, отныне любого, кто к нам приблизится, я буду сразу бить без лишних разговоров, – я подхватил свою верную железяку.

– Хороший план! Мне нравится.

– И, возможно, даже убивать. Ты готова заплатить такую цену?

– Даже так? Ты же только что болезненно рефлексировал по этому поводу! Или уже и сам заразился?

– Мне просто наплевать!

Я и в самом деле ощущал внутри себя удивительное безразличие, как к судьбам других людей, что могут подвернуться мне под руку, так и к своей собственной. Желание во что бы то ни стало выбраться из здания затмило собой все прочие сомнения и страхи. В своем удивительном равнодушном отчаянии я был готов прорубать себе дорогу через обезумевшие джунгли, в которые превратился «Айсберг», орудуя тяжелым прутом как мачете и не считаясь ни с чем. Что там будет потом – суд, тюрьма, расстрел – неважно, главное вырваться отсюда.

– О чем я и говорила, – Кира еще раз оглянулась на меня с некоторой опаской, – ну да ладно. Кажется, я знаю, где мы находимся. Отсюда до лифтов совсем недалеко.

До выхода на лестницу мы добрались без особых приключений. Наши глаза более-менее привыкли к окружающему полумраку, и мы двигались осторожно, всматриваясь в окружающие заросли на предмет засады или еще какой пакости. Однако нам никто не встретился, и вскоре мы возобновили спуск по изрядно осточертевшим ступеням.

Кира держала меня под локоть, но трудно было сказать, кто кому из нас помогает. Мы оба настолько измотались, причем не столько физически, сколько морально, что уже еле держались на ногах. Мой железный прут то и дело задевал за ступеньки, оглашая шахту громким лязгом, и я очень надеялся, что этот звук скорее отпугивает посторонних, нежели привлекает.

С этажей, мимо которых мы проходили, иногда слышались чьи-то голоса, и изредка нам даже встречались другие люди, которые, взглянув в неверном свете зажигалки на мое лицо и мое оружие, либо спешили ретироваться, либо прижимались к стене и испуганно ждали, пока мы пройдем мимо. На этих уровнях размещалась еще одна гостиничная зона, и я сделал себе узелок на память, отметив, что в крайнем случае сюда можно вернуться и подыскать себе какую-нибудь каморку, где переждать до наступления лучших времен.

Проведя значительную часть последних дней в окружении темноты, я постепенно начал понимать, как чувствуют себя кроты, землеройки и прочие обитатели мрачных подземелий. В то время, как зрение оказывается практически бесполезным, на первый план выходят осязание, обоняние и слух. Вскоре ты замечаешь, что уже вполне можешь оценивать размеры помещения и расстояние до стен по отражающемуся от них эху собственных шагов, находить дверные проемы по легчайшему движению воздуха, касающегося твоего лица, а о происходящем вокруг судить по улавливаемым носом запахам.

По большей части набор встречавшихся по пути ароматов оставался вполне стандартным – гниющие продукты, отхожее место, гарь. В последнем случае ноги сами собой ускоряли шаг, поскольку память еще терзали свежие воспоминания о пожаре на «жемчужном» этаже. Но по мере того, как мы пусть медленно, но приближались к пятидесятому уровню, в какофонию вони начали примешиваться и новые, подчас неожиданные ноты, смешавшись в итоге в такой густой клубок, что создавалось впечатление, будто на этом этаже одновременно происходит решительно все.

Строго говоря, тут и в мирное время на скуку не жаловались. Зажатый между офисами снизу и гостиницей сверху, «рубиновый» этаж предоставлял своим клиентам все мыслимые и немыслимые экзотические развлечения, вплоть до откровенно сомнительных и балансирующих на тонкой грани закона. На этом уровне «Айсберг» расширялся последним, самым широким уступом, так что места для удовлетворения самых диких и извращенных фантазий тут имелось предостаточно. При попытке представить, во что мог превратиться целый увеселительный квартал, пошедший вразнос, моя фантазия выдала критический отказ и отключилась.

Перед последней дверью мы остановились, прислушиваясь к доносящимся из-за нее странным звукам, о происхождении которых оставалось только догадываться.

– Значит, говоришь, хуже быть уже не может? – задал я риторический вопрос и потянул за ручку.

Непонятные звуки оказались музыкой. И исполнял ее определенно живой оркестр. В списке наших предположений такой вариант располагался на самом последнем месте, если вообще попадал в перечень версий. Логично рассудив, что музицирование плохо сочетается с насилием, мы двинулись навстречу скрипичным аккордам. Тем не менее, мы сохраняли бдительность и внимательно смотрели по сторонам, а я держал наготове свою дубину.

Темноту в помещении кое-как разгоняли импровизированные светильники, сооруженные из цветочных кадок и других подобных емкостей, в которых горел всякий мусор. В мерцающих отсветах пламени то тут, то там виднелись люди, которые по большей части просто сидели или лежали на полу, подстелив под себя одежду или куски картона. Элитный развлекательный комплекс, где раньше состоятельные люди спускали на различные увеселения десятки миллионов в день, в одночасье превратился в самые настоящие трущобы со всеми их прелестями, начиная от пропитавшей все вони и заканчивая возможностью в любой момент получить по голове.

Но то ли вид моего прута, так действовал на окружающих, то ли угрюмое выражение моего лица, но попыток подойти к нам или заговорить никто не предпринимал, и вскоре мы вышли к концертной площадке. Здесь, на расположенной в центре большого атриума эстраде, играл небольшой оркестр… ну, или то, что от него осталось.

Из общего состава уцелело не более половины музыкантов. Остальные места либо просто пустовали, либо занимавшие их артисты не принимали участия в исполнении. Кто-то неподвижно сидел на стуле, обняв инструмент и устремив невидящий взор в бесконечность, а некоторые прямо тут улеглись на полу и, похоже, спали. Я даже успел удивиться, подумав, насколько нужно измотаться, чтобы уснуть под звуки тромбонов и литавр.

– Они тут что, так с пятницы и играют? – догадка Киры поначалу показалась мне абсолютно сумасшедшей, но постепенно я начал подозревать, что она не так уж и далека от истины.

Осунувшиеся лица, запавшие глаза, плохо слушающиеся руки – при более внимательном рассмотрении проступали детали, свидетельствовавшие о том, что моя жена попала в самую точку. Подобно музыкальному автомату, который забыли выключить, они продолжали играть, впав в некое подобие транса, потеряв счет времени и не замечая голода и жажды. Как оркестр на «Титанике», что до последней минуты наполнял музыкой салон идущего ко дну корабля, вот только наш «Айсберг» тонуть не торопился, и их концерт все длился и длился.

Отсутствие части инструментов и без того превращало исполняемые композиции в нечто сумбурное и не особо мелодичное, так свою лепту вносила еще и крайняя степень истощения музыкантов, которые сбивались с ритма, забывали ноты, а у духовой группы уже элементарно не хватало сил, чтобы извлекать нормальный звук. В итоге рождалась чудовищная какофония, в которой знакомые произведения угадывались с очень большим трудом. Однако рассевшиеся вокруг на полу слушатели не выказывали недовольства и кивали головами в такт. Они, как и музыканты, всецело погрузились в какую-то альтернативную вселенную, где музыка вытеснила собой все невзгоды и позволяла забыть о творившемся вокруг хаосе.