Книга Повседневная жизнь русской усадьбы XIX века - Сергей Охлябинин

Неменьшее значение в конце XIX века продолжают придавать и таким атрибутам дамского туалета, как несессерам и женским сумочкам из бисера. Причем производство несессеров уже серийное. Они изготавливаются из кожи светлых тонов. Граненая стеклянная крышка закрывает небольшую прямоугольную емкость, складывающуюся гармошкой с многочисленными отделениями для «мелкостей» дамского туалета. А вот сумочки, производимые в виде плоских кошельков прямоугольной или овальной формы, продолжали вязаться вручную и искусно вышиваться мелким бисером. Они оправлялись затем в ажурные рамки из меди, латуни, серебра и дополнялись декоративными вставками из эмали, цветного стекла или искусственных камней. Мастерство изготовления этих женских сумочек было столь высоким, что они напоминали своими орнаментами крошечные гобелены. Так же, как и другие изделия из бисера (чехольчики, портмоне), производимые в небольших мастерских, они пользовались широкой популярностью не только в России, но продавались и за границей.

В конце XIX века претерпевает изменения дамский дворянский костюм. Уже в 90-х годах он становится более строгим и деловым. Появляется новая юбка — узкая, облегающая у бедра и расширенная книзу.

А вот у вечерних туалетов продолжает использоваться длинный шлейф, остается модным и глубокий вырез, который иногда дополняют элегантным шейным украшением. Это, как правило, бусы из жемчуга, струящиеся в несколько рядов и скрепленные в единый орнамент общей застежкой. Не выходят из моды пышные, расширяющиеся кверху рукава, по силуэту напоминающие крылья птиц.

Одежда дополнялась и прической. Чтобы удержать копну волос высокой прически, использовали гребни, шпильки, заколки из ажурного плющеного рога и перламутра, черепашьего панциря или обычного целлулоида, имитирующего рог или дорогую кость.

Костюм слабой половины русского дворянства на всем протяжении XIX века претерпел множество самых разнообразных трансформаций в силуэте и в деталях, в пропорциях и отделке, в перечне и характере аксессуаров, что нельзя сказать о костюме русского дворянина.

Не претерпев крупных изменений в первой половине XIX века, во второй мужской гардероб пополнился лишь небольшим рядом новых одежд. Пожалуй, он стал несколько строже делиться по назначению. Визитный отличался от каждодневного, ну а бальный — естественно, от домашнего. Особняком продолжали стоять ведомственные мундиры. И если сюртуки и пиджаки надевали каждый день, то фрак сделался теперь парадной одеждой. Иногда для большего эффекта, праздничности самого момента встречи фрак дополнялся коротким плащом черного цвета на поблескивающей шелковой белой подкладке. Такой плащ так и назывался «фрачным».

Пожалуй, несколько расширило гардероб русского мелкопоместного дворянина появление «визитки» — достаточно элегантного уличного костюма, который надевали для нанесения визитов и на время небольших празднеств. К черной визитке полагалось надевать черные брюки в серую полоску либо серые — в полоску черную.

Из туманного Альбиона в самом конце XIX столетия в Европу прибывает смокинг. Он занимает место малого парадного туалета. В нем дворянин являлся в свой мужской клуб. А позже появлялся в смокинге уже и в театре, и ресторане. Покрой смокинга был рассчитан на хорошую спортивную фигуру. И его, как правило, носили молодые люди.

Воротнички к белым рубашкам были и стоячие, и отложные. Наш старый знакомый — фрак — как появился на свет красивым и элегантным, так и продолжал существовать весь XIX век, меняясь лишь в форме выреза. Брюки же с каждым десятилетием слегка меняли свой силуэт. То были на штрипках, то — без них. В 80-е годы брюки расширяются книзу и приобретают лампасы. Вдобавок на них спереди прорезаются еще и горизонтальные карманы. Но почему-то в 90-е годы Россию заполняют брюки странного, так называемого «французского» покроя — суженные книзу. Они тотчас же придают фигуре мешковатость. Фигуры русские, славянские вряд ли от этого выиграли.

И если в 50—60-е годы галстук имел вид банта, то в 70-е он стал ленточным. А вот к фраку по-прежнему носили белый галстук, завязанный бантом.

Цилиндр продолжал оставаться самым элегантным головным убором на протяжении века. Русские дворяне носили и жесткую фетровую шляпу — мелону. Летом в усадьбах их укрывали от солнца панамы с широкими полями, а в городах мягкие фетровые шляпы, а также знаменитые канотье — невысокие шляпы с узкими твердыми полями и черной лентой по кругу.

Стоило завершиться XIX веку, как исчез и классический подход к традиционной одежде русского мелкопоместного дворянина.

Русский модерн, очаровавший и увлекший императорскую Россию в ее последние два десятка лет, явился завершающим отзвуком былой дворянской элегантности как в самой одежде, так и в особом непринужденном умении ее носить — будь то простая рубашка-косоворотка или полная достоинства высокая дворянская фуражка.

«Сюртук, застегнутый доверху…»

«…Носил он просторный синий сюртук с длинными рукавами, застегнутый доверху, шелковый лиловый платок на шее, ярко вычищенные сапоги с кистями и вообще с виду походил на зажиточного купца. Руки у него были прекрасные, мягкие и белые, он часто в течение разговора брался за пуговицы своего сюртука. Овсяников своею важностью и неподвижностью, смышленостью и ленью, своим прямодушием и упорством напоминал мне русских бояр допетровских времен. …Ферязь бы к нему пристала. Это был один из последних людей старого века. Все соседи его чрезвычайно уважали и почитали за честь знаться с ним. Его братья, однодворцы, только что не молились на него, шапки перед ним издали ломали, гордились им. Говоря вообще, у нас до сих пор однодворца трудно отличить от мужика: хозяйство у него едва ли не хуже мужицкого, телята не выходят из гречихи, лошади чуть живы, упряжь веревочная. Овсяников был исключением из общего правила, хотя и не слыл за богача. Жил он один с своей женой в уютном, опрятном домике, прислугу держал небольшую, одевал людей своих по-русски и называл работниками. Они же у него и землю пахали. Он и себя не выдавал за дворянина, не прикидывался помещиком, никогда, как говорится, «не забывался», не по первому приглашению садился и при входе нового гостя непременно поднимался с места, но с таким достоинством, с такой величавой приветливостью, что гость невольно ему кланялся пониже…

…Он оглянулся, придвинулся ко мне поближе и продолжал вполголоса:

— А слыхали про Василья Николаича Любозвонова?

— Нет, не слыхал.

— Растолкуйте мне, пожалуйста, что за чудеса такие? Ума не приложу. Его же мужики рассказывали, да я их речей в толк не возьму. Человек он, вы знаете, молодой, недавно после матери наследство получил. Вот приезжает к себе в вотчину. Собрались мужики поглазеть на своего барина. Вышел к ним Василий Николаич. Смотрят мужики — что за диво! — ходит барин в плисовых панталонах, словно кучер, а сапожки обул с оторочкой; рубаху красную надел и кафтан тоже кучерской; бороду отпустил, а на голове така шапонька мудреная, и лицо такое мудреное, — пьян, не пьян, а и не в своем уме. "Здорово, говорит, ребята! Бог вам в помощь". Мужики ему в пояс, — только молча: заробели, знаете. И он словно сам робеет. Стал он им речь держать: "Я-де русский, говорит, и вы русские; я русское все люблю… русская, дескать, у меня душа, и кровь тоже русская…" Да вдруг как скомандует: "А ну, детки, спойте-ка русскую народственную песню!" У мужиков поджилки затряслись; вовсе одурели. Один было смельчак запел, да и присел тотчас к земле, за других спрятался… И вот чему удивляться надо: бывали у нас и такие помещики, отчаянные господа, гуляки записные, точно; одевались, почитай что кучерами и сами плясали, на гитаре играли, пели и пили с дворовыми людишками, с крестьянами пировали; а ведь этот-то, Василий-то Николаич, словно красная девушка: все книги читает али пишет, а не то вслух канты[39] произносит, — ни с кем не разговаривает, дичится, знай себе по саду гуляет, словно скучает или грустит…» (Тургенев И. С. Однодворец Овсяников).