Книга Слово и "Дело" Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений - Павел Нерлер

В целях дальнейшей, углубленной проверки членов и кандидатов ССП правлением намечено за время сентябрь–декабрь подвергнуть широкому обсуждению всю деятельность каждого члена и кандидата ССП, как творческую, так и общественно-политическую. Проведение этого мыслится так: устраивается вечер, целиком посвященный одному писателю. Докладчик делает анализ всего того, что написано писателем. Сам писатель рассказывает о себе, что он пишет в настоящее время‹…› Секретари обкома тт. Рябинин и Ярыгин интересуются каждым новым произведением, написанным нашим писателем, и читают не только, когда произведение напечатано, но и в рукописи, помогая советом, указаниями, вдохновляя писателя на работу.

Основное ядро наших писателей несомненно здорово, творчески дееспособно. У большинства из наших писателей дело овладения основами литературного мастерства подходит к концу и в ближайшее время мы вправе ожидать от них зрелых, достойных Сталинской эпохи произведений.

Секретарь партгруппы

Воронежского Союза Советских Писателей Ст. Стойчев /С. Стойчев/[325]

30, 31 марта и 4 апреля 1937 года состоялось общее собрание писателей Воронежской области, посвященное обсуждению статьи Р. Шпунт о воронежских писателях в «Комсомольской правде»[326]. 7 апреля О.К. Кретова, зам. председателя ССП Воронежской области, направляет в правление ССП резолюцию этого общего собрания. Одним из пунктов этой резолюции значится следующий, чуть ли слово не в слово повторяющий решение собрания от 11 сентября 1936 года: «Собрание констатирует, что на протяжении ряда лет правление неоднократно давало отпор классово-враждебным элементам, пытавшимся сблизиться с союзом писателей, найти для себя трибуну (Стефен, Айч в 1934 г., О. Мандельштам в 1935–36 гг.). ‹…› Председатель собрания М. Подобедов»[327].

23 апреля вновь высказалась О.К. Кретова. В статье, озаглавленной «За литературу, созвучную эпохе!» и написанную к 5-летию постановления ЦК ВКП(б) о перестройке литературно-художественных организаций, она писала: «В течение последних лет с областной писательской организацией неоднократно пытались сблизиться, оказать свое влияние троцкисты и другие классово-враждебные люди: Стефен, Айч, О. Мандельштам. Но они были разоблачены писательской организацией»[328].

Думается, что подлинной загрунтовкой для кретовской статьи послужил не столько корреспонденция Шпунт, сколько сталинский доклад от 3 марта на Пленуме ЦК ВКП(б), посвященный борьбе с двурушничеством. Сама Ольга Капитоновна позднее рассказывала Н.Е. Штемпель, что писала статью, так сказать, «не по своей воле», а вынужденно (у Кретовой арестовали мужа, и Ставский обещал на это закрыть глаза, взамен же потребовал разоблачительную речь и статью).

До конца воронежской ссылки оставалось три недели, и О.М., конечно же, был просто обязан среагировать на этот опаснейший выпад. Но сделал он это, правда, не сразу, а только 30 апреля 1937 года, когда он по-видимому об этой милой публикации и узнал. В этот день он отправил сразу два письма Н.М., находившейся тогда в Москве.

В первом (к нему были приложены выписки из «Коммуны» и письмо В. Ставскому) он писал:

Родная моя Надинька!

Посылаю выписку и заявление для передачи Ставскому.

Я здоров и спокоен. Ты приедешь, как только сделаешь всё необходимое. Думаю, что дольше 5-го оставаться не надо. В крайнем случае приедешь без денег. Не всё ли равно? Лишь бы маму отправить.

Заявление свое в Союз Сов‹етских› Пис‹ателей› я считаю крайне важным.

Но если Ставский найдет, что не стоит подымать вопроса по вздорному поводу – я соглашусь. Я – не склочник. Во всяком случае – покажи ему.

Важно то, что после этого в Воронеже оставаться физически невозможно. Это – объясни.

Целую тебя, мой родненький. Спешу отправить. Твой Ося

Второе письмо было отправлено в тот же день, но, видимо, с вечерней почтой:

Родная доченька Надик!

Сейчас пришли твои сто рублей. А у нас еще было, и всё на 1 Мая уже куплено. Новость: курица клюнула маму в щеку и поцарапала. Чуть–чуть. Сегодня я сам стоял в бакалейной очереди, а маму усадил на улице на скамейку.

Утром отправил тебе выписку из статьи О. Кретовой в «Коммуне» от 23 апреля и заявление мое Ставскому в Союз Пис‹ателей› по поводу воронежцев.

На всякий случай посылаю в адрес Евг‹ения› Як‹овлевича› вторую выписку и сокращенное заявление в Союз Сов‹етских› Пис‹ателей›.

Не знаю, как быть с обувью? Спрошу тебя. Будущее меня не смущает.

Приезжай не позже 6-го. Можно и без денег. Совершенно всё равно.

Бесконечно тебя жду.

Твой Ося

Сохранился и полный текст заявления О.М. на имя Ставского:

В Секретариат Союза Советских Писателей

Уважаемый тов. Ставский!

Прошу Союз Советских Писателей расследовать и проверить позорящие меня высказывания воронежского областного отделения Союза.

Вопреки утверждениям Обл‹астного› Отд‹еления› Союза, моя воронежская деятельность никогда не была разоблачена Обл‹астным› Отд‹елением›, но лишь голословно опорочена задним числом. При первом же контакте с Союзом я со всей беспощадностью охарактеризовал свое политическое преступление, а не «ошибку», приведшее меня к адмвысылке.

За весь короткий период моего контакта с Союзом (с октября 34 г. – по август 35 г.) и до последних дней я настойчиво добивался в Союзе и через Союз советского партийного руководства своей работой, но получал его лишь урывками, при постоянной уклончивости руководителей обл‹астного› отделения.

Последние 1½ года Союз вообще отказывается рассматривать мою работу и входить со мной в переговоры.

Если как художник (поэт) я могу оказать «влияние» на окружающих – то в этом нет моей вины, а между тем это единственное, что мне ставится обл‹астным› отд‹елением› в вину и кладется в основу убийственных политических обвинений, выводимых из моей воронежской деятельности поэта и литработника.

Располагая моим заявлением к минскому пленуму, содержащим ряд серьезных политических высказываний, – Союз, который это заявление принял и переслал в Москву, до сих пор не объявил его двурушническим, что является признаком непоследовательности.