Книга Неупокоенные - Джон Коннолли

Сэм сидела между нами и возилась с большими домашними животными из пластмассы. Вот она своими пухленькими ручками схватила двух барашков и стукнула их друг о дружку головами, а затем посмотрела снизу на нас — дескать, нате. Барашки лоснились от детской слюны.

— Это, случайно, не камешек в наш огород? — спросил я у Рейчел. Вид у нее был слегка осунувшийся, но красота не поблекла. Перехватив мой взгляд, она заправила за ухо выбившуюся прядь волос и слегка зарумянилась.

— Не думаю, что битье головами может у нас что-то решить, — сказала она. — Хотя мне стукнуть тебя обо что-нибудь башкой должно быть, по идее, в удовольствие.

— Очень мило.

Она, потянувшись, пальцем коснулась тыльной стороны моей ладони.

— Не хотела так резко, да вот вырвалось.

— Ничего, нормально. Я и сам иной раз не против долбануть обо что-нибудь башкой. О ту же стенку.

— Своей или моей?

— Такой-то красотой? Нет, жалко. Да и прическа попортится.

Я перевернул ладонь и легонько ухватил ее за палец.

— Пойдем, может, прогуляемся? — предложила Рейчел. — Сестренка с Сэм посидит.

Мы встали, и она позвала сестру. Памела зашла в комнату, прежде чем я успел выпустить палец Рейчел, и посмотрела на нас с мягкой проницательностью (кстати, без неприязни ко мне). Будь на ее месте отец Рейчел, он бы, наверное, уже схватился за ружье. С ним у нас как-то не ладилось; я знал, что он ждет не дождется, когда отношения у нас с его дочерью сойдут, на нет и окончательно заглохнут.

— А что, если мы с Сэм прокатимся? — спросила с порога Памела. — Мне все равно в магазин, а ты же знаешь, как она любит глазеть на людей. — Памела опустилась перед Сэм на коленки. — Ну что? Пойдем с тетей Пэмми кататься, а? В парфюмчик заодно зайдем, в гигиенку; увидишь, что надо брать, когда ты подрастешь и мальчики за тобой начнут ухаживать. Может, и пистолетик какой себе присмотрим, да?

Сэм легко и без боя далась тете в руки. Рейчел пошла за ними следом, помогла собрать в дорогу Сэм и пристроить ее в детское кресло. Когда дверца закрылась и до Сэм дошло, что мама с ними не едет, она немного поплакала, но мы знали, что это ненадолго. Машина ее просто завораживала; едва она трогалась с места, как Сэм тут же затихала и смотрела в проплывающее небо или же просто засыпала, убаюканная движением и сонным гудением мотора. Мы посмотрели, как они отъезжают, после чего я вслед за Рейчел вышел через сад в поля, прилегающие к ее родительскому дому. Она шла, скрестив руки на груди, словно то, что мы недавно соприкасались ладонями, вызывало у нее неловкость.

— Как ты там? — поинтересовалась она.

— Весь в делах.

— Что-нибудь интересное?

Я рассказал про Ребекку Клэй и ее отца, а также о появлении Фрэнка Меррика.

— Что он за человек? — спросила Рейчел.

Странный какой-то вопрос.

— Опасный, — ответил я, — и такой, к которому не пробиться. Он считает, что Клэй все еще жив, и знает, что случилось с его дочерью. Насчет этого никто ничего сказать толком не может, но в целом бытует мнение, что Клэя нет в живых; или так, или дочь у него такая артистка, какой я в своей жизни не видывал. Меррик склонен к последнему. Сам он в свое время был грохальщиком, киллером по найму. Долгое время сидел в тюрьме, но не сказать, чтобы исправился. Хотя дело не только в этом. Пока Меррик там вялился, он опекал одного из бывших пациентов Клэя, да так, что даже перевелся следом за ним в тюрьму строгого режима, чтобы быть к нему поближе. Я поначалу думал, что это просто тюремный роман — ну ты понимаешь, «он постарше, она помладше», — но, как выяснилось, все выглядело совсем не так. В пациентах у Клэя значилась еще и дочка Меррика, которая вскоре после этого исчезла. Видимо, это и сплотило их с тем пареньком, Келлогом.

— Может, этот твой Меррик рассчитывал еще и разузнать у Келлога что-нибудь такое, что могло вывести его на след дочери, — рассудила Рейчел.

— Может быть, но он опекал того парнишку годами, защищал его. Разведать о том, что знал Келлог, ему было несложно, но ведь он его потом не бросил. Держался с ним бок о бок, заботился как мог.

— Он не мог защитить свою дочь, а потому защищал хотя бы Келлога — может, так?

— Непростой он человек.

— Ощущение такое, что ты его чуть ли не уважаешь.

Я покачал головой:

— Да нет, я его просто жалею. И даже в каком-то смысле понимаю. Но не уважаю. Не в том смысле, что ты сейчас подумала.

— А какой у меня может быть смысл?

Зря я это сказал. Не ровен час, выведет нас к истоку одной из причин, отчего мы с Рейчел расстались.

— Ну, что притих? — спросила она с нажимом, и я понял: она уже догадывалась, что я собирался сказать. И хотела, чтобы это прозвучало вслух, подтверждением чего-то печального, но неуклонного.

— У него на руках очень много крови, — сказал я. — Он не способен прощать.

С таким же успехом я мог говорить это про себя. Мне еще раз с неожиданной ясностью представилось, насколько я когда-то был схож с Мерриком — может статься, сходство сохранилось до сих пор. Я как будто заново лицезрел себя по эту сторону коридора длиной в десятилетия; себя тогдашнего и одновременно нынешнего — прибавившего в возрасте нелюдима, что тщится силой и вредом исправить некогда неправые деяния.

— И вот теперь ты перешел ему дорогу, — определила Рейчел, — привлек к делу полицию. Встал на пути его усилий вызнать правду насчет своей пропавшей дочери. Ты уважаешь его так, как уважают зверя, иначе это означало бы недооценивать его силу. Теперь ты думаешь, что вам снова предстоит встать лицом к лицу, разве не так?

— Так.

Брови у Рейчел нахмурились, а в глазах стояла тоска:

— И так у тебя всегда, без перемен. Скажешь, нет?

Я не ответил. Да и что можно сказать?

Рейчел на ответе не настаивала. Вместо этого она спросила:

— А Келлог по-прежнему в тюрьме?

— Да.

— Ты думаешь с ним поговорить?

— Если получится. Я разговаривал с его адвокатом. Как я понял, дела у Келлога обстоят не очень, чтобы очень. Хорошими они у него, собственно, никогда и не были, но, если он так и останется сидеть в «строгаче», спасти его будет уже нельзя. Он уже до поступления туда был не в ладах с рассудком. А теперь он может сойти с ума окончательно.

— Правда ли все рассказы о таком заведении?

— Да, правда.

Какое-то время Рейчел молчала. Мы ступали по палой листве. Время от времени листья издавали звуки, словно какой-нибудь утешающий, баюкающий ребенка родитель, а местами, наоборот, шуршали безжизненно и сухо, обещая, что все рано или поздно пройдет.

— А что тот психиатр, Клэй? Ты говоришь, его подозревали в возможном предоставлении информации о детях насильникам? Было ли что-то, намекающее на его прямую причастность к насилию?