Книга Абель-Фишер - Николай Долгополов

— И никакого роскошества?

— Что вы, какие там роскошества.

— И вы пошли на встречу как атташе?

— Для других — атташе. А так — я был оперативный работник. Для Марка — разведчик.

— Вы с ним сразу на «ты» или все-таки на «вы»?

— Только на «вы». Это теперь ведущие на телевидении всем «ты» да «ты». А мы уже только потом, когда хорошенько поработали.

— Долго ли еще пришлось выступать в роли связника?

— С Вильямом Генриховичем довелось работать около двух лет. Были личные встречи, безличные, тайниковые операции. Личные встречи были не частыми, скорее редкими, но запоминающимися.

— Юрий Сергеевич, поясните, пожалуйста, эти ваши термины — личные, безличные, тайниковые…

— Личная — это, понятно, когда я вижу, с кем встречаюсь. Но злоупотреблять ими нельзя, потому что каждая требует сложнейшей подготовки, огромного внимания, напряжения, в том числе и нервного. Главное тут — обеспечение безопасности нелегала. Я же прекрасно понимал, что значит его провал. Любая моя оплошность может обозначать бегство Абеля или даже что похуже.

— Что?

— Страшнейшее — арест. И потом я понимал, что это такое — подготовить человека к нелегальной работе. Поэтому вопросам безопасности уделялось первостепенное значение. Личные встречи были редки, ну, раз в квартал, и я их все помню.

— Может, расскажете о самых запоминающихся?

— Расскажу, но сначала отвечу на другой ваш вопрос — о встречах безличных. Встречи безличные, безличная связь, это, к примеру, когда я закладываю контейнер в какое-то условное место. Называется — тайник. Ставлю определенный сигнал, обозначающий, что я заложил информацию, материал в каком-нибудь контейнере. Нелегал или другой мой коллега это видит, принимает сигнал. Идет к тайнику и изымает из него материалы. Это и есть тайниковая операция. Но можно также действовать и с помощью сигналов различного типа, условных меток, знаков, которые ставятся, а затем считываются в условленных местах и служат для нелегала определенной информацией.

— Допустим, крестики-нолики.

— Это — дело изобретательности. Каких-то стандартов здесь не бывает. Многое зависит от оперативного работника, от страны, в которой трудишься, от ее обычаев. Поставленный сигнал должен не бросаться в глаза окружающим необычностью или чем-то еще. Чтобы какой-то случайный человек или совсем неслучайный — из контрразведки — не обратил внимания на этот сигнал и не поставил около него своего наблюдающего. Вы говорите «крестики-нолики»? Хорошо, допустим, кнопка, воткнутая в определенное место. Или фигурка, кружочек, тоже обозначенные мелом в заранее договоренном местечке. А может быть изменение положения какого-то предмета.

— А какие варианты были у вас?

— Различные, их — бесчисленное множество, и одного какого-нибудь я не придерживался. У каждого оперативного работника — свое. У меня была метка мелом, очень удачно получалось с гвоздем. Например, шляпка вверх — все нормально. Вниз — значит, подожди, не делай.

— Юрий Сергеевич, а где были тайники? Как их готовили? Что закладывали?

— Тайники устраивали в местах разных — в лесу, в парке, где деревьев побольше, только не в Нью-Йорке и не на открытой местности. А с Марком у меня однажды случилась история своеобразная. Это было на краю Нью-Йорка, в парке, на горе. Природа красивая — внизу играют в футбол, бейсбол. И я должен был заложить ему там шифрованные материалы — текст на тончайшей бумаге. В тайниковых операциях Марк проявлял невероятную изобретательность. Контейнеры изготовлял — прямо товарное производство: и болтики, и гайки, и чего только не вытачивал. Он их внутри просверливал и вкладывал материалы. И я попробовал отреагировать, чтобы показать: я тоже умею. Решил изобрести нечто оригинальное. Тем более что как раз накануне операции подходит ко мне мой коллега с куриной косточкой. Она не маленькая и не броская, я ее поскоблил, почистил, просверлил, и действительно получилось внутри этакое хранилище толщиной в палец. Помочил в керосине, чтобы была гарантия: собака или кошка случайно не утащат. И всунул туда тонюсенькие листочки, заделал аккуратненько отверстие пластилином, получилось нормально. Эту самую косточку я и бросил в тайник. Через день — тревога. Подхожу и смотрю: Абель выставил наш сигнал, что контейнера не нашел.

— Какой сигнал?

— Наш, условный. У нас же все на сигналах. Опасность! Если кто засек, то им надо бы и меня накрыть. Хочу пойти, проверить, может, где-то моя косточка рядом валяется и над нами с Абелем смеется. Но не могу, права не имею. Я обо всем резиденту. Он тоже предположил, что Абель контейнер просто не узнал. Запросили Центр.

— Неужели даже по такому незначительному поводу — и сразу в Москву?

— У нас все на нюансах, на тончайших деталях, и повод как раз серьезнейший. Немедленно был получен ответ. Другого сотрудника Центр вводить не стал, разрешил проверить тайник мне. И, не доходя до него, нашел я эту свою злосчастную косточку: лежит себе в высокой траве около каменной гряды и в глаза никому не бросается. Тут же проверил: контейнер никем не вскрывался.

— Почему вы в этом были настолько уверены?

— Мы обычно меточку оставляем. Но перенервничал я страшно — ошибку допустил явную.

— Так чья ошибка? Разве не Абеля? Мог бы догадаться, что послание в косточке…

— Я не предупредил его о новой форме контейнера. Потом он мне рассказывал: «Я действительно взял косточку, подержал в руках. На контейнер не похожа. И отбросил ее в кусты». Абель был человек исключительно тактичный, представляю, чего только не натерпелся, а мне, молодому, только и заметил: «Ну, ты меня и перехитрил». Пунктуальности и огромной выдержки у него всегда хватало. Я лишь раз видел его не таким.

— Когда же?

— Однажды мы встречались с Абелем в другом городе, не в Нью-Йорке. Я хорошо проверился, мы встретились, поговорили на общие темы, и я передал ему письма от жены и от дочки Эвелины. Марк замялся, хотел раскрыть и что-то засомневался. Я успокоил, все в порядке, обстановка вокруг нормальная. Он читает, и смотрю — лицо у Марка краснеет, задумался глубоко, по щеке капельки слез. Видно, чем-то расстроился. Больше никогда не видел, чтобы он давал волю нервам, ни до этого, ни после. Слезинка у нелегала — не бывало. И тут я проявил бестактность, осведомился, не случилось ли чего печального. А он мне: «Что ты! Совсем наоборот. Но я очень скучаю. Расчувствовался. Мне снятся мои, Родина. Знаешь, я все время один, совсем один. Очень тоскую по дому». И тут Абель попросил меня узнать, нельзя ли устроить так, чтобы встретиться с женой. Я спросил: а как ему это видится? Он подсказал, что его жену могут принять на работу, допустим, в наше представительство в ООН, посмотрю на нее хоть издали, как она идет. Я понимал, что дело это очень сложное, вряд ли кто способен устоять, увидеть жену и не подойти. И надо ли вообще предпринимать попытки для таких вот личных встреч. Я задумался: сначала он, бедняга, посмотрит на жену, потом мы устроим ему встречу с выездом на конспиративную квартиру, и где-нибудь нас тут могут и прихватить — вдруг неприятности? Видимо, об этом же подумал и Абель. И сказал тихо: «Как бы мне на нее посмотреть хотя бы издали… Остальное — несбыточно, приходят, лезут в голову иногда такие мысли. Не обижайся, желание вполне понятное». Подобные случаи, предложения, просьбы, я узнал позже, много позже, бывали и у других нелегалов, надолго от Родины, от семей отлученных. Так что в принципе удивительного здесь ничего не было. А Марк попросил купить жене, арфистке, музыкальный инструмент. Вот так…