Книга Хроника потерянного города. Сараевская трилогия - Момо Капор

– Это квартира господина Деспота? – спросил Боб.

– Откуда мне знать, чья это квартира, кто в ней жил? Здесь, братишка, такая стрельба стоит!

И в самом деле, в трубке раздалась автоматная очередь. Кто-то кричал:

– Хамо, Хамо, ответь Юке! Хамо, вон китаеза из консульства! Давай, блин, хуячь, а то убежит! Убежит…

Вдруг капитан Попов заметил двух ребятишек, прижатых толпой к стене. Мальчик, похоже, лет десяти, в одной руке держал картонный чемоданчик, а другой обнимал младшую сестренку.

– Что вы тут, ребята, делаете? – спросил он. Они молча смотрели на него огромными, испуганными глазами.

– Мы хотим попасть в самолет! – ответил мальчик серьезно, почти как взрослый.

– С кем вы здесь?

– Ни с кем… – потупился мальчик, еще крепче обняв сестру.

– Где же ваши родители?

– Их убило… – отозвалась девочка, потому что брат промолчал.

Капитан взял ее на руки, она обняла его за шею, и вместе с мальчиком, ухватившимся за комбинезон, направился к самолету.

Капитан плакал…

– Куда ты их тащишь? – закричал на него обезумевший офицер, оседлавший верхнюю площадку трапа. – Разве не видишь, что некуда?

Свободной рукой Попов снял с плеча «скорпион», снял с предохранителя и наставил на офицера:

– С дороги или сдохнешь!

Все время полета до Белграда на его коленях сидел мальчик, не снимавший рук со штурвала.

– Смотри, я веду самолет! – то и дело кричал он сестре радостно.

Посреди ночи, когда они в пятнадцатый раз приземлились в Батайнице, какая-то женщина, сделав пару шагов, замертво рухнула на бетонку. Сердце не выдержало перенапряжения.

В тот день у них родила одна из пассажирок. Это случилось в момент, когда они летели над высокой горой. Бобу пришло в голову, что ребенку (оказалось, это был мальчик) страшно повезло: в его документах не будет значиться, что он родился в Сараево. Какое ему напишут место рождения, если оно началось еще до прибытия в Белград? Может быть, небо? Это был первый сын «небесного народа», которого Боб увидел в своей жизни.

– Назовите его Звездан, – предложил он счастливой матери.

Que serà, serà

В гудящем и дрожащем самолете, то и дело проваливающемся в воздушные ямы, Боб заметил старую школьную подругу, красавицу Лею, прижавшуюся к молодому человеку, голова которого покоилась на ее плече. Он подумал, что это наверняка ее сын, однако Лея представила Бобу своего хрупкого юного спутника как супруга, после чего рассмеялась своим горловым сефардским смехом и рассказала о том, что с ней приключилось сегодня. Этот молодой человек, на двадцать лет моложе ее, несколько раз пытался выбраться из Сараево, причем дважды его избивали до полусмерти, а однажды, только чудом избежал расстрела. Лея знала его с детских лет. Они были соседями по лестничной площадке, и она очень старалась помочь ему, но еврейская община позволяла эвакуироваться из Сараево только им, евреям, а также их ближайшим родственникам. Поскольку она уже много лет была в разводе, то предложила заключить фиктивный брак и таким образом выбраться из города. Они зарегистрировались сегодня утром в городской общине. Юноша, прятавшийся на другом конце города, прибежал под огнем снайперов в условленное место, а она пробралась через баррикады, перелезая на пути в старую общину через каменные стены. Один из свидетелей прибыл с букетом бумажных цветов (настоящих в Сараево уже давно не было), его ранило в ногу, когда он перебегал через открытую площадь у гостиницы «Холидей Инн». Пока служащий общины зачитывал пассажи из Закона о супружеских отношениях и обязанностях и объяснял, что молодожены должны сохранять верность друг другу до самой смерти, а в случае развода поделить приобретенное имущество на равные части, в общину попал снаряд из танковой пушки и в зале торжественной регистрации браков обрушилась половина потолка. Репродуктор оборвал на полуноте «Свадебный марш» Мендельсона, поскольку прекратилась подача электроэнергии. Расставшись после первого и последнего в жизни поцелуя, они разбежались каждый в свой район, чтобы вновь встретиться на еврейском сборном пункте, откуда их, продемонстрировавших свидетельство о браке, перевезли на аэродром.

– Завтра мы разводимся… – с легким вздохом, в котором прозвучала нотка сожаления, произнесла Лея и растрепала пальцами русые волосы юноши.

– Это самый счастливый брак из всех, которые я знаю. Он продлится всего лишь день! – воскликнул Боб.

Старый Деспот не явился и на последний рейс из Сараево, третьего мая. Напрасно Боб в который раз обходил все закоулки здания аэропорта, в котором не осталось ни единого целого окна, напрасно расспрашивал о старике – никто ничего не слышал о нем. Город полностью блокировали самодеятельные войска и уличные банды. Когда он шагал по хрустящему ковру из битых стекол аэропорта, над взлетной полосой с воем пролетали мины. Пуля снайпера врезалась в стену у самой головы Боба, и он выковырял ее – на память. Офицер войск ООН, оказавшийся в этот момент рядом, во всю длину своей новенькой белой униформы рухнул в жидкую грязь.

Потом опустилась ночь, так, как она в прямом смысле слова падает в Сараево болезненно теплыми весенними вечерами, без предупреждения, будто кто-то там, наверху, бесшумно опускает черное покрывало, гася даже звезды. Издалека доносился гул орудийных выстрелов, подчиняющийся какому-то странному ритму, напоминающему стук босых пяток танцующих дервишей. Давно, еще мальчиком, Боб однажды ночью видел дервишей. Они с друзьями слонялись ночными сараевскими улицами, пропитанными возбуждающими и раздражающими ароматами апреля, и вдруг, кто знает почему, решили подняться узкими переулками в нагорную часть города, вдоль сельских домиков, в которых за цветущими деревьями уже давно царил сон, сопровождаемый воем дворняг.

И так по запутанным улочкам, словно сквозь лабиринт, сами не понимая как, ребята вдруг оказались перед Синановой текией, из двора которой доносился тупой убийственный ритм тимпанов и трещоток, а также глухой стук босых ног в утрамбованную землю. Они перелезли через внешнюю стену, бесшумно пробрались через цветник Синанова сада и приблизились к скрытому от любопытных глаз уголку текии, где голые по пояс дервиши, впавшие в транс, вели хоровод, освещенный пламенем факелов. Они были так близко, что Боб почувствовал запах масла, которым были смазаны их тела, смешанный с потом, стекавшим по их спинам. Он мог бы при желании коснуться их пальцами. Двое, скрестив по-турецки ноги, сидели на земле и, закрыв глаза, мерно ударяли ладонями по натянутой коже, в то время как прочие все глубже погружались в экстаз, сгибаясь до земли и отбрасывая потом назад головы, увенчанные тюрбанами, и вздымая к небу жилистые, худые руки. Они двигались медленно и с достоинством. Их предводитель, старец с нездоровым лицом цвета желтого воска, в белой галабии, раздал сверкающие стальные иглы длиной с вязальные крючки. Онемев от страха, Боб смотрел на странное тайное действо, спрятавшись за густыми ветвями черешни, на которую он успел взобраться. Его парализовал этот внезапно открывшийся анатолийский ритуал, вершащийся всего в пятнадцати минутах пешего хода от лежащего внизу европейского города с Кафедральным собором и старыми австро-венгерскими зданиями, в которых жили люди, даже не подозревавшие, что в Сараево может происходить нечто подобное. С ужасом он увидел, как дервиши, полностью впавшие в бессознательное состояние, в трансе протыкают длинными иглами щеки и покрытые шрамами тела, не оставляя при этом ни единого кровавого следа, как они продолжают танцевать, подрагивая всеми, даже мельчайшими мышцами, по которым струится пот. И только время от времени все они хором выкрикивали одно непонятное ребятам, но наполненное для них самих тайным смыслом, слово, после чего продолжали прокалывать себя сверкающими иглами.