Книга Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне! - Вадим Николаев

– А как быть с Вадимом? – спросил Мстислав.

– Не стоит о нем, – покачал головой Григорий. – Хоть и велика память почти через два с половиной века, не стоит. Рюрик убил Вадима Храброго и его соратников, а потом много новгородских мужей бежали из Новгорода в Киев. Это, конечно, правда, но не должно такого быть после призвания. Не будем поминать и деда его Гостомысла… Кстати, не узнаем мы никогда их настоящих имен. Не удивляйся, ведь это не имена, а прозвища. «Вадим» от слова «вадить», то есть подстрекать – подстрекать к восстанию. «Гостомысл» – тот, кто мыслил в пользу гостей, купцов. Ведь после завоевания приплывающие сюда варяги были уже не грабителями, а купцами.

Мстислав и Григорий не могли, конечно, представить, что имя Вадима не забудется и станет христианским, из-за чего придется придумать какого-то ромейского святого со славянским именем, якобы жившего за много веков до этого.

– Что же до Аскольда и Дира, то раз мятежные новгородцы бежали к ним, то, значит, эти два варяга отделились от Рюрика. Надо сказать об этом, но не слишком резко.

– Может быть, так, – предложил Мстислав, – Рюрик раздавал своим мужам Ростов, Полоцк, Муром, Аскольд же и Дир, не родственники ему, но тоже варяги, отпросились со своей родней в Царьград, а по дороге оказались в Киеве и остались там.

– Спасибо, князь, – поблагодарил Григорий. – Знал я, что ты поможешь мне. К тому же Аскольд и Дир действительно ходили к Царьграду, хотя удачи там не снискали.

– Можно еще сказать, что Рюрик сначала жил в Ладоге, а через два года переехал в Новгород. Вроде бы и не говорится о том, что город построили, но…

– Имеющий глаза… Еще раз спасибо, князь. А дальше – главное, то, что было на самом деле. Одного мы так и не узнаем, были споры между Рюриком и Олегом или нет. Думаю, что были, не могло их не быть. Рюрику хватало завоеванных земель, а Олегу хотелось большего. Но раз не знаем, так и промолчим. И без того хватает правдивых событий. Легенду о смерти Олега тоже оставим, как и его торжественные похороны в Киеве на Щековиче. Хотя посадник Павел (и не только он) уверен, что Олег похоронен в Ладоге. Я думаю, что, подписав договор с греками, на следующий год он решил вернуться на родину, оставив править уже взрослого князя, но по дороге, неподалеку от Ладоги, его укусила змея. Отсюда и возникла известная нам легенда.

– Вот что меня смущает, – продолжил Григорий. – Написано, что был у Рюрика сын Игорь, которого Олег при взятии Киева показывал Аскольду и который до смерти Олега женился на Ольге. Этот Ингвар, как ты знаешь, погиб, когда второй раз пришел к древлянам за данью. Жадность погубила Ингвара… Все эти истории про сжигание бани, про раздачу воробьев и голубей кажутся мне сказкой. В отравление опоенных медовухой древлян я верю, но, опять-таки, не будем ничего менять (не зная к тому же, что там было на самом деле). Одно ясно – отомстила Хельга за своего мужа и ходила, конечно, воевать на древлянскую землю. И, конечно, не могла она не взять с собой своего сына Святослава, нового великого князя. Только он ведь был еще ребенком! Но, поскольку Олег княжил тридцать один год, а Игорь – тридцать три, Игорю в год его гибели было больше шестидесяти четырех лет. Ладно, маленького ребенка можно иметь и в такие годы (хотя поздновато, конечно). Да и не его это может быть ребенок – прости меня, Господи. Старшие же сыновья могли, допустим, умереть. Но ведь читаем мы, что в 6411 году привели ему из Пскова невесту Ольгу. Она могла быть псковитянкой, но, уж конечно, не славянкой (со своим-то именем Хельга). Допустим, в том году ей было пятнадцать лет. Значит, в пятьдесят восемь (или около того) у нее был маленький ребенок (что невозможно). За год до этого к ней сватался древлянский князь Мал. Это, конечно, можно объяснить его желанием стать великим князем. Но зачем через восемь лет (то есть когда ей было приблизительно шестьдесят четыре) к ней сватался император Константин? Умерла же Хельга примерно в восемьдесят лет. Такое возможно, женщины живут дольше мужчин, но невозможно все остальное.

Обрати внимание, князь, и на то, что с 6429 по 6448 год мы находим только два сообщения, притом довольно коротких и касающихся одной Ромеи. То есть за целых девятнадцать лет у нас ничего не отмечено. Следующий подобный пропуск мы находим между 6456 и 6463 годами – всего семь лет.

Я думаю, что было два Ингвара – сын Рюрика и его внук. Отсюда и упоминание у Остромира об Игоре Старом. О первом Ингваре сказано мало, и совсем необязательно его жену, упомянутую только раз, звали Хельгой. Это жену второго, безусловно, звали именно так.

И почему так много о Ромее? Не была ли Русь тогда областью Ромеи? А летописцы потом вымарали все. Если так, становится понятно, почему в 6449 и в 6452 годах Ингвар Второй нападал на Царьград, и об этом уже летописцы писали подробно.

– Но ведь, если Русь была областью Ромеи, мы должны были принять христианство, – заметил Мстислав.

– Его мог принять Ингвар Первый, и, если так, он, конечно, крестил своего сына. А Ингвар Второй, как позже Всеслав Полоцкий, от христианства отрекся. Сколько лет было во время сражения с древлянами Святославу? Судя по тому, как он бросил копьем в древлян, лет пять, я думаю. Если так, он родился в тот год, когда его отец первый раз напал на Царьград. Он не мог крестить своего сына, тот и родился, и погиб язычником. А вот Хельга была крещена и оставалась христианкой. Быть может, она ездила в Царьград именно для того, чтобы подчеркнуть это. И я верю в то, что она призывала своего сына принять христианство, но сын уже управлял дружиной.

– Почему же она не сделала этого, когда он еще был маленьким? – спросил Мстислав.

– Быть может, влияние мужа отторгло ее от веры, – ответил Григорий. – Но затем вера вернулась, и потому Хельга поехала в Царьград. А сыну уже было (возможно) четырнадцать лет – на него, конечно, влияла дружина.

Мстислав не забыл, каким он сам был в четырнадцать лет, и кивнул.

Но снова все осталось так же, как у Нестора. Мстислав уже начал разочаровываться в Григории – не в Григории-человеке (как человек тот был ему очень даже симпатичен) и не в Григории-ученом, выдавшем столько интересных предположений, а в окончательном авторе летописи. Однако это разочарование сразу прошло, когда Григорий заявил, что о князе Владимире хочет писать чистую правду.

От Григория Мстислав узнал много неизвестного ему о принятии христианства.

– Люди воевали за свою веру, – рассказывал Григорий. – А проигрывая превосходившим их в силе, сжигали свои дома, погибали вместе с собственными детьми, чтобы те не стали христианами. А все эти крещения – в Киеве, в Новгороде, в других городах. Людей загоняли в реку, и, если они не хотели креститься, их просто топили. Как это могло не подействовать на остальных?.. А ведь христианство надо вводить не силой – духом надо вводить.

Обо всем этом Григорий, правда, писать не хотел.

– Язычество погибает, дотлевают только огарки. Но пусть этот огонь не разгорится вновь, пусть не погаснет уже пламенно горящий наш светильник. Это их светильник должен окончательно потухнуть, как в Книге Иова. Помнишь пятый и шестой стих шестнадцатой главы?