Книга Индия. 33 незабываемые встречи - Ростислав Рыбаков

Я понял не сразу. Это внуки и правнуки тех, кому строжайше было запрещено подниматься из Черного города, под страхом палок и ареста не разрешалось появляться на этой улице, улице тогдашних господ. Сейчас они, средний класс независимой Индии, вышли на Молл и сознательно или подсознательно играли в Британский радж, имитировали его, закомплексованно подставляя себя как актеров на место давно исчезнувших хозяев жизни, видеть которую им не было дано. Сюжета в их хождении не было, было только состояние, продлеваемое до бесконечности – слева направо, поворот и справа налево.

Молл упирается в памятник Ганди. Когда я проходил, какой-то человек приставил к нему высокую стремянку и, забравшись на неё, стал… мыть Махатме голову. Это обычная утренняя процедура. Мыло стекало по антрацитовому дхоти памятника. Солнце нестерпимо отражалось от блестящего лба Отца нации. Человечек слез, покопался и полез на верхотуру вновь. Теперь он надел на старческую шею Ганди длинный свисающий вниз венок из ярких цветов, сложил ручки на минуту и стал спускаться. Ганди сиял.

Я поклонился ему и медленно пошел в гору, начинающуюся сразу за монументом. Целью моей был храм Ханумана, расположенный на вершине, главная индусская достопримечательность в окрестностях колониальной Шимлы. Там меня, как оказалось, и поджидала вторая неприятность.

Дорога была крутая и длинная. Солнце пекло, забыв, вероятно, что совсем рядом растянулась прохладная столица, где уже скоро непривычные к снегу индийцы будут кататься на коньках. Ступени, где были, казались непомерно высокими. Я присел у какой-то развалюхи и закурил. Откинув грязную тряпку, заменяющую дверь, из развалюхи появилась девочка лет восьми и вприпрыжку побежала вниз, к уже невидному городу.

«Посмотрим, как ты назад припрыгаешь», – подумал я. Не прошло и четверти часа, та же девочка, держа в руках какие-то продукты, появилась снизу – и опять она подпрыгивала! Завистливо я спросил её – и часто ты ходишь отсюда в город? «Раза три-четыре в день», – ответила она звонко, даже не повернув головы в мою сторону. Я растоптал окурок и потащился в гору.

Всё когда-нибудь кончается. Я вышел на широкую площадку. Вокруг и еще вверх раскинулся лес, постоянно шевелившийся как заставка к передаче «В мире животных» – это был круговорот переносившихся с дерева на дерево макак; впереди меня покачивали затянутыми в джинсы бедрами, шедшие под ручку две эмансипированные девицы-индианки; у непритязательных ворот, стоявших без забора, черные морщинистые бабы продавали кулечки с кормом для обезьян.

Взяв кулек в правую, а толстенный путеводитель в левую руку, я в радостном ожидании прошел в гостеприимные ворота. Я сделал максимум два-три шага, когда вдруг почувствовал тяжелый удар сзади по правой руке и сильную боль в запястье.

Он промахнулся, этот огромный седой волосатый обезьян, вероятно, вожак Увидев кулёчик, он прыгнул за ним сзади, но я был «на марше» и рука ушла вперед и зубы его клацнули не по мешочку, а по голой руке.

Кровь хлынула ручьём. Вожак присел передо мной – большой, недобрый, со звериной темнотой в зеленых глазах. Желтые мощные зубы оскалились на всю морду – от бакенбарды до бакенбарды – угрожающе и испуганно одновременно.

От неожиданности и боли я не сдержался. Мне очень стыдно рассказывать об этом, но так было – бросив под ноги надорванный кулечек, я обеими руками со всех сил саданул зверя по морде тяжелым томом путеводителя.

Оскал стал еще шире, шерсть вздыбилась и мне стала по-настоящему страшно. А весь окружающий лес громко и скорбно взвыл как греческий хор – нашего вожака ударили по морде! Их было так много сотен, невидимых отсюда поклонниц и подданных седого сисястого вожака.

Девицы в джинсах повернулись и подбежали ко мне. Старик понял, что соотношение сил изменилось не в его пользу, посмотрел мне в глаза запоминающим взглядом и тяжело ретировался на четвереньках.

Девицы держали меня тонкими пальчиками за руку и говорили на американском слэнге, кровь продолжала течь, напоминая о СПИДе и других обезьяньих болезнях Греческий хор наполнял высокий лес стихающими стонами. Униженный вожак ушел по ступеням ввысь к обезьяньему храму, храму Ханумана.

Девиц, несомненно, послал Бог – какой только? Они, не принимая возражений, потащили меня куда-то и притащили… на кухню. Там было темно, шипели и пахли какие-то чугунные казаны и мрачный повар сосредоточенно осмотрел мою кровоточащую руку, не особо вслушиваясь в возбужденный щебет джинсовых девиц.

То, что произошло потом, страшно вспоминать даже сейчас. Повар взял красный перец (крупинка которого в пище может вызвать у едока ощущение атомного взрыва), окончательно измельчил его и, насыпав полную (!) столовую (!) ложку этого адского вещества, с нечеловеческой ловкостью всыпал мне всю ложку в открытую рану и еще утрамбовал сверху. Я взвыл громче, чем все обезьяны-хористки из окружающего леса! Девицы захлопали в ладоши.

Боль была чудовищна. Но странно, дня через два рука перестала болеть, а там затянулся и шрам и сейчас никакого следа не осталось.

У храма было много народу и еще больше обезьян. Вожака видно не было. Я обратил внимание на двух макак Одна сидела рядом с лоточником, чем-то там торговавшим. Лоточник, бездельничая, курил; внезапно обезьяна грациозно вынула у него изо рта сигарету, затянулась сама, выпустив лилово-серое облачко дыма и вставила сигарету обратно в рот ко всему равнодушного парня. Это был как бы цирковой номер, но исполнило его – дикое животное! И никто ничему не удивился, кроме меня, никто не обратил внимания.

Вторая макака все же привлекла взгляды и комментарии. Она сидела на ступенях храма, вместе с множеством своих товарок, но в отличие от них внимательно наблюдала за входящими в святилище женщинами. Всех она пропускала беспрепятственно. Но одну даму в синем сари почему-то выделила и когда та поднялась практически до двери, ведущей внутрь храма, неожиданно схватила ее за подол сари и повернула ее назад. Та, засмеявшись, попыталась войти снова. И снова обезьяна не дала ей сделать это. Пока я сидел там, возле лоточника, тетешкая забинтованную руку, ситуация повторилась раз десять. Все остальные паломники проходили беспрепятственно, и только эту женщину макака упорно заворачивала назад.

Через какое-то время я забыл о своем бесславном поединке с местным царьком Но когда пришло время начинать спуск к злополучным воротам, я оглядел топографию отступления и она мне решительно не понравилась.

Путь, причем единственный путь, лежал по узкой дорожке вплотную к невысокой стене – высотой примерно 1 м 60 см. Этот участок тянулся метров на 15. И на этой стене с интервалом в метр сидели и явно ждали меня насупленные самки из «греческого хора».

Я взял на изготовку верный путеводитель и трусливо затесался в большую индийскую семью, тоже покидавшую площадку и направлявшуюся к выходу. В семье было много детей, жен, еще каких-то родственников, они шли неорганизованной толпой, я болтался среди них, все время меняя положение, и мы благополучно миновали ряд лохматых физиономий. Мне стало казаться, что все это игра воображения, не более, но тут дети порскнули куда-то и я остался лицом к лицу (мордой к морде) с последней из сидевших столбиками обезьян.