Книга Завтрашний день кошки - Бернард Вербер

Как же сиамец меня бесил. Вот что ему стоило в ответ сказать, что он тоже меня любит, обожает и что я для него всё?

– У меня такое ощущение, что тебя невозможно чем-то взволновать. Но все же признайся, что, когда наши тела слились, это было что-то.

– Не спорю.

Пифагор бесил меня все больше и больше.

– Что такое для тебя любовь? – не удержалась я от вопроса.

– Это… такая особая эмоция.

– Ты не мог бы выразиться поточнее?

– Нечто очень яркое и живое.

– А что ты чувствовал, когда был со мной?

– Как бы выразить это в двух словах?.. Надо найти формулировку, способную объяснить мои очень необычные ощущения. – Пифагор слегка тряхнул головой. – Для меня любовь – это когда я с другим существом чувствую себя так же хорошо, как и наедине с собой.

Он, по-видимому, был очень доволен, что нашел для своих слов точную формулировку, определявшую в его глазах это понятие.

– А вот для меня любовь – это когда я с другим существом чувствую себя лучше, чем наедине с собой.

Сиамец открыл было рот, чтобы возразить, но довольствовался лишь тем, что зевнул.

Интересно, может, его стремление ни от кого не зависеть в конечном счете представляет собой некую форму эгоизма? Может, он всего лишь презренный эгоцентричный индивидуум, зацикленный на собственном «я»? Впрочем, самцы все такие. Как я могла в своей наивности дойти до того, что посчитала его другим? Потому что он сиамец? Потому что у него есть «Третий Глаз»? Потому что он ученее других? А ведь мама меня когда-то предупреждала: «Все они слабаки. От них одни лишь беды и разочарования. Ни один самец не способен на истинные чувства. Они попросту не умеют любить». Как мне в голову могло прийти, что этот образчик представляет собой исключение из правил?

Пифагор тихо покачал головой:

– Ну что же… должен признать, Бастет, что с тобой мне лучше, чем наедине с собой…

Эти слова, казалось, дались ему с таким трудом, что у меня внутри все перевернулось.

Сиамец судорожно сглотнул и продолжил:

– Мне с тобой лучше даже в этой ловушке… Даже когда мы висим в сети между небом и землей… Даже если будущее не обещает ничего хорошего.

Ох уж эти самцы! Мне к ним в жизни не привыкнуть. Как же Пифагор боится ко мне привязаться! Как же ему страшно признать, что его, как и меня, в момент слияния наших тел тоже постигло озарение.

В конечном счете, только самки способны на глубокие чувства, только мы выражаем их без ложного стыда.

Нет, я не хотела бы быть самцом, иначе мне пришлось бы считать себя нравственным калекой.

– Вчера благодаря тебе меня осенило, – сказала я. – Я поняла, что и в самом деле не ограничена своим телом. Все мои предчувствия оказались верны.

– Сожалею, – признал сиамец, – но я так далеко не зашел.

В этот момент я вдруг поняла, что доступ в Интернет и возможность проникнуть повсюду электронным «Третьим Глазом» отняли у него естественный дар интуиции.

Лично я не нуждалась во всех этих его приспособлениях: мне было достаточно лишь закрыть глаза, погрузиться в себя, подключиться к жизненной энергии, пронизывающей собой Вселенную, и я тут же получала доступ к знанию, и, может, даже более ценному, чем его.

– Мне жаль, что в данный момент я не могу проникнуться твоими чувствами, – тихо мяукнул Пифагор, – но на этот раз я действительно боюсь умереть.

А я – нет.

Что такое смерть? С тех пор как я явственно осознала, что родилась из витающей в пустоте пыли, соединенной в одно целое лишь моими собственными представлениями о себе, смерть в моих глазах превратилась лишь в другую организацию этих пылинок.

И если это мне было понятно, то зачем тогда бояться банальной смены состояния? Ведь в конечном итоге умереть означает всего-навсего изменить структуру крохотного количества материи, из которой я состою.

Так или иначе, в тот день я была настроена более философски по сравнению с Пифагором, которого повергала в дрожь мысль о том, что сегодня его долгому земному существованию может прийти конец. Разрушение структуры его частиц и перераспределение их в пустоте ему представлялось настоящей драмой по той простой причине, что он считал себя великим и важным. Не таким, как остальная Вселенная. Именно ощущение своей исключительности помешало Пифагору во время слияния наших тел пережить такой же восторг, который пережила я.

Осознав это, сиамец бы научился любить по-настоящему.

Его представления о себе ограничивались телесной оболочкой, отрезанной от других, в то время как я поняла, что для меня границ нет. Да, я была бесконечна и бессмертна. И чувствовала себя великолепно, даже несмотря на то, что общая структура моего тела вот-вот могла подвергнуться разрушению. Это меня ничуть не беспокоило, потому как даже после смерти я все равно буду жить, пусть даже и в ином теле.

Я закрыла глаза и мысленно унеслась далеко-далеко от своего тела, запутавшегося в сети.

Мне пригрезилось, что меня зовут Фелисетта и что я лечу на борту ракеты на Луну.

24

В ловушке

Меня разбудили чьи-то голоса.

Нас со всех сторон окружили маленькие люди, вооруженные луками и копьями. Все они были в противогазах. Некоторые сжимали в руках автоматы. Все были грязные, в порванной одежде.

Они стали избивать нас палками, в ответ мы лишь плевались и обнажали зубы, но ячейки сети не позволяли нам обороняться сколь-нибудь эффективно.

Шею того, кто, судя по всему, был их вожаком, украшало ожерелье из крысиных голов. По его приказу какой-то мальчишка схватился за веревку, чтобы нас опустить. Потом эти людишки накинулись на нас скопом, связали, подвесив за лапы к длинным палкам, и потащили к яме, наполненной какой-то зловонной жидкостью. Я тут же узнала запах черного масла, в которым вывалялась на стройке Натали.

– Наверное, они выкопали эту яму и наполнили ее нефтью, чтобы защитить свой лагерь от крыс, – вздохнув, промолвил Пифагор, висевший в исключительно неудобном положении.

Преодолев это препятствие, люди сняли противогазы.

Нас со всех сторон окружали враждебные лица, на некоторых, казалось, даже отражалось дикое желание поскорее нас сожрать.

Мы оказались на лужайке, в центре которой потрескивал большой костер.

Из того же неудобного положения – головой вниз – я заметила, что на длинных жердях над огнем жарятся кролики, собаки и кошки.

Нас бросили на землю.

– Похоже, наша миссия закончится, даже не начавшись, – горестно мяукнула я.

– Да, печально. В Интернете не было сведений о нравах этой общины.

Так закончили свой жизненный путь многие первопроходцы.