Книга Град Камен. Путешествие в Китеж - Николай Морохин

Алексий, по легенде, пришел в Нижний бедным странником. Он попросил перевезти его через Оку. Но перевозчики, прикинув, что взять с него нечего, делать этого не стали. Он попросил у местных жителей поесть – бабы, стиравшие белье, побили его вальками. Попросил и переночевать – не пустили. «И тогда возмутилась его душа, воззрев на каменные стены кремлевские, таково заклятье изрек: «Город каменный, люди железные!»

Мрачная история. Иногда ее связывают с возвращением Алексия из Орды. Летом 1357 года святителя призвали туда в столицу, в низовья Волги. Алексий слыл чудесным целителем. И от него ждали, что он вернет зрение ослепшей жене хана Тайдуле. Жизнь Алексия висела на волоске: чужой грозный правитель мог в случае неудачи придумать для него страшную казнь… Впрочем, история пребывания там Алексия стала сюжетом для недавнего фильма «Орда», где авторы дали волю фантазии и старательно посмаковали грязь, азиатское варварство, вероломство и ужасы, которые окружали Алексия… К счастью, он смог помочь ханше и был отпущен с грамотой, в которой говорилось, что церковь освобождается от любых налогов и притеснений.

Как бы то ни было, возвращение оттуда было трудным, а путь мог пролегать через Нижний Новгород.

Память об Алексии в сегодняшнем Нижнем Новгороде – это ключик под Благовещенским монастырем. По легенде, там утолил жажду этот святой странник. Рядом с родником – Алексеевская церковь.

Но перечитаем внимательно строки легенды. Главное в ней – «заклятье». Если это XIV век, то на какие такие «каменные стены кремлевские» «воззрел» Алексий? Они появились только через полтора века!

Не было стен.

Но фраза, если она так запечатлелась, если пронесена в памяти через шесть веков, не могла быть случайной.

На памятном знаке почти те же заветные слова – град камен. Притом что город, построенный на месте, где жили Дятел и Скворец, конечно же, каменным не был. Он был деревянным.

Догадка в первый момент кажется совершенно абсурдной. А что, если у города было, кроме общеизвестного, еще одно, иное название? Алексий просто произнес его: Камен. Но оно могло быть тогда известно каждому, хоть и не часто встречалось в рукописях. А сейчас давно забыто.

Представим себе такое: Георгий Всеволодович основывает город-крепость, которому дает имя – Каменъ. А «Нижний» и «Новъ» – это просто признаки, особенности города. Да, он именно «Нижний»: находится на Низовских землях, по течению какой реки из Владимиро-Суздальской ни плыви вниз – окажешься именно здесь. И конечно, «Новый» – совсем недавно основанный.

Но настоящим, главным именем стала метафора – он прочен и надежен.

Мы ведь можем вспомнить массу примеров, как город или село имеют сразу несколько названий. А уж раньше, когда документы не требовали единообразия, это было сплошь и рядом. Тот же Васильсурск в официальных документах еще в XIX веке писался Василь. Василь Сурский, Василь-град. И все все понимали.

Чувашское Чулхула – это просто сделанный по законам этого языка перевод старого русского названия: Камен город – сначала собственное имя, а потом указание на то, что это не река, не деревня, а именно город.

Георгий Всеволодович «Китежского летописца» основывает Китеж. Этот город тоже Камен, если вдуматься в смысл его названия на языке жителей Заволжья. И люди его тоже были услышаны высшими силами.

Странное совпадение?

Или же Китежская легенда соединила историю о провалившемся святом городе с другими мотивами, понятными и важными для каждого жителя Среднего Поволжья, – основания и судьбы Нижнего Новгорода?

Каменный город – это Ташкент. Да, название его переводится именно так. В точности так же переводится имя Петербурга…

Размышляю о судьбе Комаровича и представляю себе этого никогда в своей жизни не воевавшего, уже немолодого человека, тихого кабинетного ученого в блокадном Ленинграде. Он такой, как на единственном знакомом мне снимке: в зимнем пальто с каракулевым воротником, а вокруг выжигающий все холод. Василий Комарович умирает страшной зимой 1942-го в Каменном городе, пусть и сменившем тогда свое имя. Совершенно невозможно допустить, что он, взятый во вражеское кольцо, не представлялся угасающему сознанию ученого Китежем. Но понимал ли Комарович, что сам был по сути китежанином?

* * *

Старик Маркелов рассказывает так.

Вот там у родника стояла раньше береза. Свалилась она лет десять тому назад. Корни были у нее большие, красивые и развесистые. И под те корни пролезти можно было на карачках. Раз один был у нас тут мужик смелой такой. Так он решился и полез туды. Лез, лез, а мне сказывали, и совсем пропал. Его ждут – нету, не лезет назад. Только уж к ночи вылез взад на землю, и волосы стали совсем седые, и сам молчит, немой стал, а такой был балагур да рассказчик.

Ну, он вылез, к нему приставали: что, мол, видел, Прохор Андреич. Он молчит, и дрожит, и плачет горькими слезами.

Так ничего от него и не добились, и он сутки ничего сказать не мог. И никому ничего так и не рассказал никогда. Бывало, мы, мальчишки, к нему пристанем:

– Дядя Прохор, ты расскажи, чего ты в норе на горах видел…

Так он нас пугнет да и пригонит, бывало.

Только нашему попу на духу рассказал, а поп уж потом, когда он умер, рассказал, что будто, как влез он туда и пополз, так оно пошло как трубой вниз и душно так… Он лез, лез, потом видит место светлое, и на том месте сидят старцы светлоликие и дела крестьянские разбирают. И он своего деда узнал, а дед ему пригрозил клюкой, не велел больше лезть. И на него птица с клювом напала, так его и заклевала, а старцы будто его не видят, и он насилу назад дорогу нашел, и потом наказано ему было, чтобы никто больше не смел к тем скрытникам ходить.

15

Хочется, мучительно хочется прорваться сквозь наслоения того, что мы должны принимать в легенде за историческую реальность, к ядру, к самому смыслу легенды. К ее тайной идее, которую она несет через века. Ведь любая легенда всегда появляется и живет не только «почему», но и «зачем».

Известный фольклорист Кирилл Чистов в своей книге «Русские народные социально-утопические легенды» писал, что «в отличие от фольклора некоторых других народов (например, немецких преданий о Винете, Рунхольде, Туле и др.)» для русской устной традиции легенда о провалившемся или затонувшем городе совершенно нехарактерна. Он пояснил: «Вероятно, это связано с исконным земледельческим характером русской народной культуры в прошлом. Известная “китежская” легенда составляет своеобразное исключение». В западной традиции провал – это непременно небесная кара за безнравственность или кощунство.

Пишу эти строки и вспоминаю свое первое знакомство с такой легендой. Это была чудесная книга Сельмы Лагерлёф «Путешествие Нильса с дикими гусями». Сколько в ней всего было страшного!.. И на всю жизнь запомнилась одна из случившихся с героем историй – он попадает в город, который один раз в сто лет поднимается из-под воды. Винета наказана за жадность. Нильс попал в нее в ту самую ночь, когда город может открыться людям – если таковые там окажутся. Жители подводного города готовы отдать все за единственный грош. Это заклятие – и оно будет снято, если кто-то в такую ночь хоть что-то купит у горожан. Но у Нильса нет ни гроша. Город скрывается. И никто из тех, которые пытались продать Нильсу свои богатства, уже не доживет до следующей такой ночи, через сто лет. Да, у этой западной легенды очень схож, казалось бы, с китежской главный мотив – скрытого под землей и под водой, недоступного для простых людей города. Но все остальное – совершенно наоборот! Кирилл Чистов формулирует это так: «Китеж изображается городом, погруженным в озеро и тем самым спасшимся от нашествия татар. Город продолжает существовать, сохраняя исконную праведность и социальное благополучие… Религиозный элемент в составе легенды ширился и рос, и это свидетельствовало о вырождении ее социально-утопического содержания. Китеж из города, когда-то спасенного от врага и еще существующего, с течением времени превратился в сокровенный монастырь, достигнуть который дано только безгрешным».