Книга Самозванец - Теодор Мундт

– Неужели? – воскликнула графиня, вскакивая, словно взбешенная тигрица. – И он осмелился? Моего служащего?..

– Станет он смотреть, ваш ли я служащий или нет. Да, может быть, именно потому меня и наказали, что я ваш служащий. По крайней мере, после наказания, при котором присутствовал сам император, он сказал мне: «Кланяйся своей госпоже!» Да, вот как было дело! Я пал жертвой долга. Что же, получу я удовлетворение?

– Но помилуйте, Гехт, – в большом замешательстве ответила Пигницер, – во-первых, я нахожу, что вы не совсем правы, а потом, как же я могу требовать отчета от самого императора?

– А, не можете? – вне себя от бешенства крикнул Гехт. – Шуры-муры с ним крутить могла, а за честного служащего не можешь заступиться? Повесь свое сиятельство на гвоздик да ступай в меняльную лавку! К черту с этим мундиром!

И, прокричав все это, Гехт выбежал из двери.

– Негодяй! – заорала визгливым голосом Пигницер. – Эй, слуги, сюда!

Но так как никто не шел, то она сама выбежала вслед за Гехтом, и до Лахнера донесся заглушенный шум перебранки.

Прошло несколько минут, голоса замолкли, но графиня не возвращалась. Лахнер счел момент весьма подходящим для того, чтобы поискать, нет ли где-нибудь трех кинжалов, которые он искал.

«Здесь искать напрасно, – подумал он. – Даже если Турковский и жил здесь, то в этой комнате все отделано заново. Посмотрим-ка, что там, за этой дверью».

Он подошел к одной из дверей, завешенной портьерой, и заглянул туда. Это был большой зал, обставленный с не меньшей роскошью, чем и гостиная. Лахнер внимательно оглядел стены, и вдруг подавленный крик восторга сорвался у него с уст: прямо перед ним висела вделанная в стену огромная картина, изображавшая убийство Цезаря. Трое заговорщиков замахивались на поверженного кинжалами, и три кинжала находились очень близко друг от друга.

«Вот где спрятан документ! – с торжеством подумал Лахнер. – Но как достать его оттуда? Наверное, он находится за полотном. Неужели придется взрезать его? Но чем? Шпагой? Она плохо подходит для такой цели!»

Лахнер вернулся в гостиную, чтобы поискать, нет ли там где-нибудь ножа; он услыхал в коридоре шум легких шагов и поспешно уселся на прежнее место.

Вошла горничная.

– Ее сиятельство велели передать вам, – сказала она Лахнеру, – что им внезапно занездоровилось и они лишены возможности выйти к вашей милости. Ее сиятельство будет очень рада еще раз увидеть вас, господин барон, и притом как можно скорее.

– Передайте графине, – ответил Лахнер, – что я крайне огорчен постигшим ее нездоровьем и не премину в самом непродолжительном времени навестить ее.

Пришлось уйти ни с чем.

«Ну да это не беда, – думал Лахнер, направляясь к своему жилищу, – самое главное, я узнал, где находится то, что я страстно ищу, и имею доступ к Пигницер. Таким образом, мне уж удастся как-нибудь незаметно подобраться к картине и взрезать ее».

Он остановился, словно под влиянием внезапно мелькнувшей и поразившей его мысли, потом, хлопнув себя по лбу так, что на него оглянулись прохожие, крикнул:

– Ах я осел!

«В самом деле, – уже про себя продолжал он свои размышления, – нечего сказать, хорош бы я был, не помешай мне горничная! Ведь если бы документ был спрятан под полотном, то Турковский, наверное, сказал бы: «За тремя кинжалами», а он ясно сказал: «Под тремя кинжалами». Очевидно, под картиной в паркете имеется какой-нибудь нехитрый тайничок, куда и запрятан документ. Это тем более правдоподобно, что Турковский не мог бы засунуть бумаги за раму вделанной в стену картины. Но как можно быть таким легкомысленным! Хорошо еще, что меня спас случай от непростительной оплошности! Ну да теперь все будет хорошо!»

И он вернулся домой в самом превосходном настроении.

XV. Тучи сгущаются

Барон фон Ридезель, прусский посол при венском дворе и дядя оскорбителя прелестной Эмилии, взволнованно запечатывал какой-то пакет своей печатью. Около него стоял старый, истощенный инвалид в прусском мундире, тяжело опиравшийся на палку. Весь вид инвалида говорил о болезни и старости, а заклеенный черным пластырем правый глаз свидетельствовал о том, что солдату пришлось кое-что испытать в сражениях.

Запечатав пакет, Ридезель вручил его дожидавшемуся слуге и сказал:

– Это надо сию же минуту отнести к барону де Бретейлю.

Как только лакей ушел с письмом, с инвалидом произошла истинно волшебная перемена. Он выпрямился, отложил палку и, сняв с глаза черный пластырь, принялся усиленно мигать, чтобы расправить уставшие веки.

– Теперь Бретейль все узнает, – сказал Ридезель, поворачиваясь к мнимому инвалиду. – Надеюсь, что наши разоблачения подтолкнут его на те действия, которые логически вытекают из его обещаний на наших совещаниях.

– Будем надеяться, господин барон, – ответил мнимый инвалид. – Барон де Бретейль обозлится на Кауница, который осмелился так нагло обмануть его!

– Но вы вполне уверены, что не ошибаетесь, милейший Бонфлер?

– О, совершенно, господин барон! Уже первое появление гренадера, его уверения, будто он прислан с депешей, показались мне подозрительными: я сразу понял, что нахал просто ищет возможность добраться как-нибудь до князя. «Уж нет ли тут предательства?» – подумал я. Но мало ли что мог доложить гренадер князю! Быть может, что-нибудь совершенно не касающееся нас? Поэтому я спокойно принялся снимать копии с нужных вам документов. Как раз в тот момент, когда я занимался этим, ко мне в комнату постучался Ример. Он явился прямо от князя. К моему счастью, князь питает слепое доверие к дворецкому, и, таким образом, все, что затевается против нас, сейчас же становится нам известным. Так и в данном случае: дворецкий явился ко мне с сообщением, что князь приказал ему подобрать несколько человек, на верность которых можно было бы всецело положиться, и что эти люди должны помочь этой ночью обнаружить предателя. Кроме того, князь приказал отодвинуть от стены железные шкафы с документами, а когда это было сделано, проверил, не взломаны ли задние стенки шкафов. Очевидно, Кауниц узнал, что кто-то передает иностранным державам важные документы, и предположил, что последние выкрадываются. Но внезапно мне пришло в голову: а что, если князь вздумает проверить наличность документов по реестру и хватится того самого, который в данный момент находится у меня? Я успокоился только тогда, когда узнал, что князь уехал в оперу. Затем, поспешив уведомить ваше превосходительство о невозможности явиться к вам, я поскорее положил документ обратно в шкаф.

– Милейший Бонфлер, – перебил его Ридезель, – все это вы уже рассказывали мне, да и к тому же все это еще далеко не так интересно. Но вот чему я положительно не в состоянии поверить, это будто простой гренадер оказался способным разыграть роль изысканного, высокоинтеллигентного, родовитого дворянина, офицера и дипломата!

– А между тем это так!

– Но помилуйте! Человека, обладающего такими способностями, уже давно выдвинули бы, а вы сами говорите, что самозванец – простой рядовой, нижний чин, не имеющий за несколько лет службы ни одного отличия! Нет, Бонфлер, тут что-то не так!