Книга Днепр - солдатская река - Сергей Михеенков

Он вырвал шнур, скорее почувствовал, чем услышал, характерный щелчок воспламенителя, пробежал несколько шагов прямо на пулемёт, чтобы не промахнуться, и бросил гранату в сторону клочковатого пламени, рвущегося им навстречу. Третью гранату бросил кто-то из людей младшего сержанта Пиманова. Три вспышки на миг озарили угол вздыбленного вверх бруствера, головы пулемётчиков, куски досок, разлетавшихся в разные стороны, комья земли.

Нелюбин вытащил из-за ремня вторую «толкушку» и побежал дальше, уже не оглядываясь на пулемётный окоп.

До леса, где метались тени миномётчиков, оставалось метров семьдесят. Немцы то ли разворачивали навстречу бегущим свои «трубы», то ли занимали позиции для отражения внезапной атаки в пехотном порядке. Нелюбин оглянулся. Бежали все. Пиманов не отставал. Морозова тащили двое его товарищей. Значит, пулемётчик выцеливал не их. И тут же увидел, как группа Первушина, сильно поредевшая, разделилась. Одни продолжали бежать к лесу, а другие залегли и сразу же открыли огонь в сторону ожившей немецкой траншеи.

– Гранаты к бою! – крикнул Нелюбин и выдернул шнур, выпавший из длинной рукоятки «толкушки».

Трофейные штоковые гранаты ему нравились тем, что они были незаменимы при наступлении. Бросать их можно было с дальнего расстояния. Длинная ручка способствовала широкому размаху. И вот полетели, кувыркаясь в сером пространстве утренних сумерек пять или шесть гранат. Через мгновение там и там вспыхнули взрывы. Одновременно захлопали сразу несколько миномётов. Мины полетели в сторону оврага. Они уже не могли причинить вреда идущим на прорыв. И группа Нелюбина, и группа Первушина миновали зону огня.

Дальше всё происходило с лихорадочной быстротой. Подбежали вплотную. Бросили ещё несколько гранат. Вспышки одиночных винтовочных выстрелов среди берёз. Крики на немецком языке. Потом:

– Ломи, ребята! Наша берёт!

Пока катались по земле, кромсая кинжальными штыками и сапёрными лопатками друг друга, подбежали человек пять из группы замполита. Навалились второй волной. Крики. Удары тела о тело. Стоны. Хрипы. Лязг металла о металл.

– Уходим! Ребятушки, уходим! – подал голос старший лейтенант Нелюбин, дрожащими руками засовывая в брезентовый чехол свою неразлучную сапёрную лопатку.

Как он ею управлялся, когда один на один схватился с немецким миномётчиком, вспомнить он уже не мог ни в те минуты, ни потом, сразу после выхода, ни спустя годы. Сознание словно намеренно выключало некоторые эпизоды. Потому как человеческая психика могла чего-то и не вынести.

Он посмотрел на свои сапоги, забрызганные то ли росой, то ли ещё чем-то, мельком взглянул на немца с нашивками СС и лейтенантскими погонами. Немец был таким же худощавым, только разве что ростом немного повыше. Но значительно моложе Нелюбина. Лица убитого разглядеть было невозможно, лицо было срезано ударами сапёрной лопатки.

Собрались они в небольшом овражке, заросшем частым кустарником, на юго-западной опушке леса. Звягин, младший сержант Пиманов, Чебак и Морозов. Шилин и ещё трое из его группы не вышли. Через минуту подошли, хрипя и кашляя от усталости, пятеро из группы лейтенанта Первушина.

– Где замполит? – не увидев среди вышедших лейтенанта, первым делом спросил Нелюбин.

– Там, – ответили ему.

– В прикрытии остался. Вместе с Фаткуллиным. Если бы не они…

Так вот кто прикрывал их своим огнём, догадался Нелюбин, прокручивая в сознании эпизоды боя. Когда немцы открыли огонь из траншеи, по ним ударил пулемёт и несколько автоматов одной из групп лейтенанта Первушина. Нелюбин тогда ещё не знал, что замполит сам остался в заслоне. Именно они не позволили немцам высунуться из траншеи, когда в березняке началась рукопашная. Если бы к миномётчикам подоспела подмога, остатки Седьмой роты остались бы там.

Впереди, в стороне города, за косым лугом, поросшим редким кустарником и обрамлённым ровной грядой то ли лесополосы, то ли узкого перелеска, разгорался бой.

– Надо идти, старлей, – сказал капитан-артиллерист, глядя за мерцающие сполохи за лесополосой.

– Подождём ещё немного. – И Нелюбин окинул усталым взглядом своё невеликое воинство, отягощённое тремя ранеными, которых надо было нести, потому что сами идти они не могли.

– Пойдём, старлей. А то и за нами увяжутся. Им тут, в тылу, блуждающие группы не нужны.

– Сейчас пойдём. – И Нелюбин прислушался к лесу.

Ничего там он не услышал. Никто их не догонял, никто не окликал. Стрельба за лесом тоже затихла. Только моторы продолжали урчать в стороне деревни.

Немцы, сбив батальон и Седьмую роту старшего лейтенанта Нелюбина с захваченного три дня назад плацдарма, прочёсывали овраг, траншею и береговую косу, накапливали силы, стягивали из тылов к деревне танковые части и мотопехоту. Нелюбин, уводя жалкие остатки своей роты в сторону города, где держал захваченный накануне плацдарм офицерский штрафной батальон, ещё не знал, что все эти передвижения под покровом темноты проводятся с целью срочной перегруппировки сил на этом участке «Восточного вала» и последующего удара по плацдарму, который русские упорно удерживали в районе города. Город был основательно укреплён, подготовлен к длительной обороне и являлся одним из ключевых опорных пунктов на линии «Восточного вала».

На войне всякая цель – цель. Пуля никогда не оглядывалась на изувеченное ею тело. Никогда не интересовалась, покинула ли его жизнь или судорожное дыхание всё ещё обнадёживало сражённого солдата одной из противоборствующих сторон. Возможно, многих из них боевые товарищи и санитары-носильщики утаскивали на перевязочные пункты. Они радовались, что им повезло: во-первых – остались в живых; во-вторых – предстояла дорога в тыл, в госпиталь, под присмотр медсестёр. А там, возможно, отпуск на родину. Но потом начиналось всё сначала. Пуля встречала своих старых знакомых. Иногда в тех же местах. Или местах, похожих на прежние. Все траншеи похожи, как будто их отрывал один и тот же батальон, который всегда неминуемо погибал, а потом снова пополнялся…

Глава восемнадцатая

Они прикопали тело Кличени. Иванок притоптал дёрн и сказал, глядя под ноги:

– Жаль, что ты не на меня вышел, Кличеня.

Никто не поддержал его разговора. И Иванок, словно уязвлённый молчанием Воронцова и Радовского, усмехнулся:

– Похоронили. Как человека. А по мне пускай бы его дикие собаки растащили, да вороны.

Воронцов подал ему винтовку и сказал:

– Хватит. Много говоришь.

Они взвалили на плечи мешки Кличени и вскоре отыскали тропу, которая должна была привести их в лагерь Юнкерна.

Пройдя километра три, сошли с тропы в сторону и остановились на короткий привал. Иванок тут же развязал лямку вещмешка и достал кусок сала, завёрнутый в кусок парашютного шёлка.

– Давайте-ка немного подрубаем, – предложил он.

Воронцов вытащил свой десантный нож и протянул Иванку. В том же вещмешке нашёлся и хлеб.