Книга Удар отложенной смерти - Инна Тронина

Состав уже следовал мимо платформы «Ленинский проспект». Впереди открывалось чёрное, промороженное насквозь пространство. Ещё мелькали по бокам «железки» коробочки домов с разноцветными электрическими огоньками в окнах. А потом, после Дачного, пошло поле. Новостройки отодвинулись от полотна, и Андрей сам не заметил, как проехал свой «кораблик».

… Детство и отрочество Озирский провёл в огромной комнате с лепными потолками, в коммуналке на Литейном проспекте, неподалёку от Невского, где и сейчас жила Мария. Георгий Болеславович с тех пор, как вторично женился, дочери не помогал – она сама запретила это делать. Маня с отрочества старалась не быть никому обязанной, и во всём полагалась только на себя.

Ответственность за развод она также приняла на свои плечи. Была занята по горло – преподавала в школе, давала частные уроки русского и французского, потом занялась ещё и аэробикой. Сыну она предоставила полную свободу, предупредив, впрочем, что расплачиваться за всё он будет тоже сам.

Разлагающее влияние улице не пугало пани Марию – в отличие от других матерей. По её мнению, через подворотни должен был пройти каждый мальчишка, и глупо из этого делать трагедию. Отсутствие в семье отца тоже наложило отпечаток на формирование характера Андрея. На все доводы сторонников «полных» семей Мария отвечала, что такой отец, как был у её ребёнка, может всё воспитание только испортить. И она никогда не унизится до того, чтобы попросить содействия и прощения у семейства Фрейденбергов. Они возненавидели невестку после того, как она записала сына на свою фамилию, и не отступила потом ни на шаг.

В итоге у Андрея сформировалась неприязнь к благополучным, правильным сверстникам, каким и был Саша Минц. Озирский считал, что этому белоручке нечего жаловаться на судьбу. Его не избивали в отделении милиции, не подкалывали заточкой на чердаке дома, не мучился он от ломок и не просыпался в одной постели с мёртвой подругой. Так откуда же, бес его возьми, появилась такая стойкая неудовлетворённость жизнью?

У того же Славки Плескунова куда больше причин для недовольства. Отчим, многодетная семейка, пьяные драки, доходяга-мать, которая постоянно искала супруга по канавам и пивнухам на окраине Ярославля. А парень молодец – поступил в университет, чтобы раз и навсегда вырваться из порочного круга. Карате он мечтал заняться давно – главным образом для того, чтобы поставить на место отчима и его собутыльников. Из-за них одна Славкина сестрёнка осталась заикой, а другую дружок отчима изнасиловал в девять лет…

Тогда, двенадцать назад, в подвале на Лиговке, Андрей окинул своим давящим взглядом изящного юношу в клетчатом пиджаке. Тот был похож на восточного принца с иллюстраций к сказкам Гауфа. Отдельно рассмотрел его руки и вспомнил, что говорил Славка. Минц, вроде, окончил музыкальную школу а потом три года занимался с профессором Консерватории. Тот сулил юноше блестящее будущее и покровительство, но поставил при этом заведомо невыполнимое условие.

Профессор оказался «голубым» и предложил Минцу сожительство. В итоге Саше пришлось уйти, не закончив музыкального образования, к чему он так стремился. После этого Саша окончательно решил направить свои силы на охрану законности и порядка – ведь уже несколько лет учился на юридическом факультете.

Андрей подошёл к нему в полной экипировке, с чёрным поясом, чтобы сразу же произвести должное впечатление. Когда Минц церемонно представился, Озирского внезапно задушила злоба. Он прищурил прозрачные зелёные глаза и нехорошо усмехнулся.

– А папа с мамой тебе разрешили сюда ходить?

– Я вполне самостоятелен, и сам решаю, чем мне заниматься, – отозвался «принц» негромким, но страстным голосом.

Озирский понял, что этот горячий малый постоянно сдерживает себя именно в силу воспитания.

– Ты, я слышал, дома не живёшь?

– Да, так получилось. В настоящее время я не могу находиться в своей квартире. У нас разногласия с матерью, и я жду, когда она немного остынет. А я пока посплю у Славы на раскладушке.

Андрей бесцеремонно взял руку Минца и подкинул ей на своей ладони.

– Пальчики свои испортишь, по-доброму предупреждаю. Смотри, какие у меня…

– У тебя очень красивые руки. Андрей. Длиннее пальцев я в своей жизни не видел. А что касается огрубения… Думаю, особого влияния на технику игры это не окажет.

Озирский вспомнил промелькнувшее, как один миг, время, когда он сам занимался в капелле. Потом оттуда сбежал, посчитав это девчоночьим занятием. Себя Анджей с детства готовил для другого, и лишь потом понял, что в милицейской работе могут пригодиться занятия вокалом. Но это случилось позже, а в семьдесят восьмом Озирский презирал «ботаников». Он одно время пел в церковном хоре. Но делал это больше для того, чтобы эпатировать атеистическую публику, чем из-за искренней веры. К тому же хор был православный, и это очень не нравилось матери…

Озирский обошёл Сашу со всех сторон, выискивая, к чему бы ещё придраться.

– Значит, решил твёрдо?

– Да! – Саша кивнул, взмахнув слишком уж длинными, густыми, какими-то искусственными ресницами.

Озирский положил ему руку на плечо и крепко прижал к скамье.

– Надеюсь, ты знаешь от Славки, что мы сидим в подполье. Если попадёмся, ходка в зону нам обеспечена. Ты, я вижу, при комсомольском значке, карьеру делаешь. Так что подумай сразу – нужно ли тебе всё это? Можешь ведь всю жизнь себе загубить. К тому же должен предупредить – со мной тебе будет очень трудно. Я властолюбив и нахален. К тому же, у меня криминальное прошлое – я судим за грабёж. Требую беспрекословного подчинения. Как?

– Для меня всё это не имеет значения. Учителю и надлежит безоговорочно подчиняться, – просто ответил Саша.

– Ну, смотри! – Озирский похлопал нового ученика по плечу. – Дело твое – мне лишние башли не помешают. По секрету скажу, что скоро женюсь. Надо копить на свадьбу – не голяком же к невесте идти. Но поклянись всем, что для тебя свято, не закладывать нас, ни при каких обстоятельствах. Пусть тебя выгонят из университета, исключат из комсомола, даже посадят или убьют… Согласен? Обещаешь?

Саша поднял свои плутонианские чёрные глаза, и взглянул прямо в лицо инструктору. Тот стрельнул из-под век солнечными искрами, но лицо его уже подобрело.

– Согласен. Обещаю.

Минц сказал это так, что Озирский сразу ему поверил.

Но это вовсе не помешало поначалу буквально избивать нового ученика, получая почти садистское наслаждение. Андрею хотелось, чтобы этот прыщ из музыкальной школы убирался восвояси и больше на Лиговку не возвращался. Но Сашок неизменно зашивал в травмпункте рассечённую ударом инструктора нижнюю губу, а потом снова приходил на тренировки. Он никому не жаловался, только старательно учился парировать приёмы Озирского. И, в конце концов, добился в этом немалых успехов.

* * *

Хоть гружёная лесом платформа и не являлась подходящим местом для ностальгических воспоминаний, Андрей мысленно проскочил десять лет. И оказался в январе восемьдесят восьмого. Когда привёл Минца на Литейный – почти сразу же после того, как стал там работать сам.