Книга Проклятие палача - Виктор Вальд

И все-таки сердце немного замирало до того самого мгновения, когда Гудо увидел человека, которого обитатели ада Марпеса называли «Философ».

И ничего в нем не было ни сказочного, ни таинственного, ни загадочного, ни просто чего-то такого, что заставило бы заметить его среди идущих по дороге, или выделить в толпе.

То же немногое, что можно назвать одеждой, что и у тех, кто привел новичка. Те же черные от пещерной пыли разработок лицо и руки. Те же вялые движения, как и у многих, кто долгое время пробыл под землей. Может быть только огромная залысина, сверху приметная как поляна среди леса да широко расставленные глаза со скошенными к скулам краешками. Да еще нос. Огромный нос, едва ли уступающий размером носу Гудо.

Только сам Гудо предпочитал не притрагиваться к выступающей части своего лица, чтобы не привлекать к нему и к своему уродливому обличию лишнего внимания.

Философ начал беседу с того, что тщательно размял свой мясистый нос:

– Я никогда не беседовал с палачом.

– Я никогда не встречал философа.

– Нет, нет! Философ это мое предназначение в этой жизни. А имя мое так сложно звучит, что вы, люди с севера, все равно не сможете его правильно произнести. Твое имя, думаю, более краткое, но ты все же отзываешься на имя «Эй»!

– Зови меня как пожелаешь.

– Если человек не желает слышать своего имени – это его право или тайна. Пусть будет так, господин Эй.

– Никто не разговаривает с палачом без необходимости и будучи в здравом рассудке.

– Это условность, принятая внешним устройством государства или системой общественных отношений. Но здравый рассудок, он же и здоровое начало человека, не только составляющая общее, но и явление индивидуальное, претендующее на исключительность. Так что, если я желаю с тобой говорить, то это моя собственная условность. Я говорю с каждым, кого жизнь бросает в это место.

Губы «брошенного жизнью в это место» сами по себе растянулись в горькой усмешке.

– Мне знакомы подобные места.

– Я это чувствую. Обычно я утешаю новичков долгой беседой. Без нее несчастный узник ада Марпеса впадает в глубокое уныние, а то и в сумасшествие. А то и очень скоро погибает. А это случается когда глупец не желает слушать разумные слова Философа.

Гудо наклонился вперед и внимательно посмотрел на сидящего у подобия стола из куска мрамора человечка едва ли не в половину его самого. Что должно быть внутри этой мелюзги, которое управляет людьми, переступившими порог отчаяния? Какая внутренняя сила? Ведь только сила подчиняет людей. Сила мышц у «философа» отсутствовала явно. Так что же? Сила воли, мысли, убеждения, красноречие? Или что-то еще? Должен он опираться на какую-то силу. Ведь не демон же он пещеры.

– Пошли, – выдержав взгляд палача, велел Философ.

Он достал из-за спины факел и поднес его к старинному бронзовому светильнику в нише стены. От яркого пламени успевший привыкнуть к мраку Гудо отступил на несколько шагов.

– Пошли. Я уже сотни раз водил новичков по аду Марпеса. Сотни раз говорил одни и те же слова. Скажу и тебе. Покажу и тебе, где тебе жить и работать столько, сколько ты пожелаешь. Ибо человек сам здесь выбирает, когда ему умереть. Но умереть непременно здесь, ибо еще никто живым не покидал этого ада. А ад и есть то место, которое никто покинуть не может. Так было при старых наших богах. Так и при новом боге. И тогда, и сейчас люди поместили в понимании своем ад в глубине земли. Почему? Потому что мир пещер совсем не похож на тот, в котором обитают люди. Это сказочный, мифический, фантастический мир с нереальными красками, причудами камня и неестественными звуками. Смотри!

Философ поднял факел над головой и Гудо увидел на высоте пяти вытянутых рук живописную картину, в странно ярких красках. И краски эти были странными, которые нельзя назвать ни зелеными, ни синими, ни красными. К тому же они казались не освещенными огнем факела, а оживленными каким-то огнем, питающих их от самого камня. Внутренний огонь от холодного камня! А то, что это огонь, сомневаться не приходилось. Только его языки могли колебаться и переливать в красках сюжет невероятной картины, в которой можно было увидеть все, чего не пожелаешь. Ведь она жила, а значит видоизменялась.

И даже когда Философ последовал с факелом дальше, природная картина продолжала свою жизнь, данную внешним светом. Еще долго – восемь шагов Гудо.

– Только в мире подземелья можно увидеть каменные сады, которые не придумать самым талантливым из художников и скульпторов. Смотри хотя бы на эти.

Философ шел мелкими шагами и плавно водил светом факела, знающе, много раз повторяемо, и оттого ошеломляюще выгодно выставляя каменный сад.

Гудо не знал и не понимал, как могли камни причудливыми спиралями сосулек спускаться сверху, что заставляло камень шпилями расти снизу, почему со стен выползали окаменевшие скрюченные водоросли самых странных окрасов?

А более удивляли участки стен пещеры, над которыми без сомнения потрудились люди. Только они могли снять известковый налет веков и отшлифовать мрамор, изобразив бегущую лошадь, гордо запрокинувшего голову оленя, странный дом с колонами, женщину, кормящую ребенка. И за этими реальными картинами, созданными руками людей, дышал светом огня живой камень.

– За множество веков здесь были разные люди. И художники были. Эта яма самое древнее место добычи мрамора. Самого лучшего из всего, что боги позволили найти человеку. Этот мрамор из древности называется «лихнитис». Это от названия тех маленьких бронзовых светильников, что ты видишь повсюду вдоль стен. Этот мрамор прозрачен наполовину твоего указательного пальца. Ты, наверное, видел мраморные статуи древних мастеров?

– Да, я был в больших городах.

– Ты видел спустя много веков, после того, как великие мастера изваяли их. Статуи поражают своим совершенством и ослепляют белизной камня…

Гудо, молча, кивнул головой.

– Только знай, эти статуи после их рождения окрашивались. Одежда, волосы, цвет глаз и даже открытые части тела. Только изделия из лихнитиса не нуждались в красках. Руки, ноги, шея, лицо оставались в естественном цвете камня. Только чтобы подчеркнуть эту красоту пририсовывали одежду и придавали цвет волосам и глазам. Паросский мрамор – император среди мраморов. Из него были сделаны величайшие творения человечества: храм Зевса Олимпийского, Галикарнасский мавзолей, афинская сокровищница в Дельфах и множество скульптур, что известны сейчас, и я уверен, еще будут добыты из тайников, чтобы радовать потомков великих ваятелей: Праксителя, Аристиона, Фидия, Калимаха…

– Тебе это интересно, господин Эй?

Гудо пожал плечами.

– Ладно. У нас еще будет много времени поговорить.

– Философ!

– Слушаю тебя, господин Эй.

– Эта сказка из камня и есть ад?

– Ад это мрак вечного огня. Пребывание в нем не вечная жизнь, хотя бы и в страдании, но мука вечной смерти. Это не образ самой пытки человеческой плоти, а образ умерщвления, где страждущий уже есть труп. В вашем Ветхом завете сказано о таких: «Червь их не умрёт, и огонь их не угаснет».