Книга Любовь юного повесы - Элизабет Вернер

Сделав такое заявление, Антония с высоко поднятой головой вышла из комнаты, оставив отца и тетку в состоянии неописуемого удивления.

Лесничий первый овладел собой. Впрочем, в его голосе еще слышался с трудом подавляемый гнев, когда он повернулся к невестке и сказал:

– Хороших дел натворил твой сынок, Регина! Теперь и Тони хочет, чтобы ее любили, и вбила себе в голову какие-то романтические бредни! А что касается Вилли, то, судя по всему, он уже стал настоящим романтиком. Мне кажется, что второе предложение он сделал сам.

Регина не обратила внимания на этот намек и возразила:

– Ты как будто относишься к этому с юмором, я же воспринимаю иначе.

– Это не поможет! Если такой пай-мальчик начинает бунтовать, то в большинстве случаев дело оказывается безнадежным, особенно если он влюбился. Однако интересно будет посмотреть, каков-то Вилли влюбленный, это, должно быть, презамечательное зрелище!

Вскоре появился Виллибальд. Он уже знал о приезде матери и приготовился к сцене, так как понимал, что ее неожиданное появление в Фюрстенштейне могло быть вызвано только чем-то особенным. На этот раз он не попятился со страху, как два месяца назад, когда сунул розы в карман, а решил вступить в неизбежную борьбу.

– Твоя мать приехала, Вилли, – начал лесничий. – Ты, конечно, очень удивлен тем, что видишь ее здесь?

– Нет, дядя, это меня не удивляет. – Молодой человек даже не собирался подходить к матери.

Та стояла перед ним подобно черной туче и заговорила грозным голосом:

– Так ты знаешь, почему я приехала?

– По крайней мере, догадываюсь, мама, хотя не понимаю, как ты могла узнать…

– Да обо всем напечатано в газетах, и, кроме того, Тони сказала нам все!.. Слышишь? Все!

Она произнесла последнее слово буквально уничтожающим тоном, но от этого Виллибальд не утратил самообладания, а спокойно ответил:

– Значит, мне нет надобности рассказывать. Я хотел сегодня же поговорить с дядей.

Это было уж слишком! Грозовая туча разразилась такими громом и молнией, что Вилли ничего больше не оставалось, как провалиться сквозь землю. Однако он только нагнул голову, чтобы пропустить налетевшую бурю, а когда наступило минутное затишье, выпрямился и сказал:

– Мама, теперь дай мне сказать. Мне очень жаль, что я должен причинить вам огорчение, но я ничего не могу изменить. В этой дуэли я не виноват, так же, как и Мариетта. Ее преследовал нахал, я заступился за нее и проучил негодяя, а он прислал мне вызов, который я не мог отклонить. В том же, что я люблю Мариетту, я должен просить прощения только у Тони, и я сделал это сразу же, как только приехал. Она все знает и восприняла все спокойно. Мы расторгли наш союз добровольно, а не так, как заключали.

– Ого! Теперь он уже нас упрекает! – рассердился лесничий. – Мы не принуждали вас, вы могли и отказаться, если не нравились друг другу.

– Мы и отказались, благо еще не было поздно. Тони тоже убедилась, что одной привычки для брака мало, а однажды узнав, в чем заключается счастье, конечно, всякий захочет его получить навсегда.

Регина фон Эшенгаген подскочила, будто ее ужалила змея. Ей еще не приходило в голову, что за первой помолвкой, теперь уже уничтоженной, могла последовать вторая, – об этом ужаснейшем из всех ужасов она вовсе не подумала.

– Получить? – повторила она. – Что ты хочешь получить? Не должно ли это значить, например, что ты собираешься жениться на этой Мариетте, на этой…

– Мама, прошу тебя о моей будущей жене говорить другим тоном! – остановил ее Вилли так спокойно и решительно, что рассерженная женщина в самом деле замолчала. – Тони вернула мне свободу, значит, моя любовь к Мариетте больше не преступление, а репутация Мариетты безупречна, в этом я убедился. Тот, кто станет оскорблять ее, будет иметь дело со мной, будь это даже моя родная мать!

– Гляди-ка, гляди, как расхрабрился! – пробормотал лесничий, в котором чувство справедливости уже одержало верх над гневом.

Но грозная мамаша была далека от того, чтобы внимать чувству справедливости. Она воображала, что уничтожит сына одним своим появлением, а он осмеливался проявлять такое неслыханное упорство! Именно его мужественное поведение особенно выводило ее из себя – оно служило доказательством глубины и силы чувства, заставившего его так перемениться.

– Я избавлю тебя от необходимости воевать с родной матерью, – сказала она с безграничной горечью. – Ты совершеннолетний, владелец майората, я не могу препятствовать тебе, но если ты в самом деле введешь в Бургсдорф эту Мариетту Фолькмар, то я уйду.

Виллибальд вздрогнул и сделал шаг назад.

– Мама, ты говоришь это под влиянием гнева! – горячо воскликнул он.

– Я говорю совершенно серьезно. Как только комедиантка в качестве хозяйки переступит порог дома, где я тридцать лет прожила в страхе божьем и где надеялась и уснуть вечным сном, и я покину его навсегда. Выбирай между ней и матерью!

– Регина, не доводи дела до крайности! – попытался успокоить ее Шонау. – Ставить такое жестокое условие – значит, подвергать бедного Вилли пытке.

Регина не слушала его доводов. Она, бледная, с побелевшими губами, не сводя взгляда с сына, все время повторяла:

– Решай же: она или я!

Виллибальд тоже побледнел, его губы горько задрожали, когда он сказал тихо и печально:

– Это жестоко, мама! Ты знаешь, как я люблю тебя и какое горе ты причинишь мне, если уйдешь. Но если ты в самом деле так жестока и требуешь, чтобы я выбрал, то… я выбираю невесту.

– Браво! – воскликнул лесничий, совершенно забыв, что и он был в числе оскорбленных. – Я могу сейчас сказать то же, что недавно сказала Тони: – ты только теперь начинаешь мне нравиться, Вилли. Право, мне жаль, что ты не будешь моим зятем.

Регина не ожидала такого исхода; она твердо рассчитывала на свое прежнее влияние, но теперь ей стало ясно, что от него не осталось и следа. Однако она была не такой женщиной, чтобы уступать, она твердила бы свое, даже если бы это стоило ей жизни.

– Хорошо, между нами все кончено! – коротко сказала она и направилась к двери, не обращая внимания на уговоры зятя, который шел за ней следом. Но не успели они дойти до двери, как торопливо вошел слуга с докладом:

– Пришел управляющий из Родека и просит…

– Мне некогда! – с досадой крикнул Шонау. – Скажите Штадингеру, что я не могу принять его сейчас, что я занят важным семейным делом…

Он не договорил, потому что сам Штадингер появился на пороге и ответил сдавленным голосом:

– Я тоже пришел по семейному делу, и очень печальному, господин лесничий. К сожалению, я не могу ждать и должен говорить сейчас же.

– Что такое? – спросил озадаченный Шонау. – Случилось несчастье? Насколько я знаю, принца нет в Родеке?