Книга Графиня Гизела - Евгения Марлитт

– Куда она пойдет, госпожа фон Гербек? – спросила Гизела спокойно, хотя щеки ее слегка покраснели. – Вы слышали, что дом у этой женщины сгорел и потому она лишена всякого пристанища.

– Но, Боже мой, как я могу знать, куда она может идти? – возразила госпожа фон Гербек с нетерпением. – В селении немало домов.

– Но не для пяти бесприютных семейств, – проговорила девушка, ее прекрасный гибкий стан выпрямился, во всем облике чувствовалась власть. – Женщина останется в замке со своим мужем и детьми, – объявила она решительно. – И не только она одна, но сюда придет еще второе семейство… Поди сюда, малютка! – И, взяв за руку ребенка, она была готова продолжать свой путь.

– Праведный Боже, какое сумасшествие!.. Я протестую! – вскричала госпожа фон Гербек и, вытянув руки, преградила девушке дорогу в замок.

Испуганная этим движением, мисс Сара взвилась на дыбы и бросилась в сторону. Гувернантка с криком пустилась прочь, а за нею и доктор, но Гизела не выпустила из рук поводьев. Ее присутствие духа и ласковые, успокаивающие слова усмирили, наконец, испуганное животное.

Старик Браун, услышав, вероятно, крики госпожи фон Гербек, прибежал из замка. Гизела передала ему лошадь и, приказав послать к себе ключницу, немедленно вернулась к погорельцам.

Она пришла вовремя, ибо быстро пришедшая в себя госпожа фон Гербек с выговором указывала женщине на выход, а доктор с сердцем толкал туда же мальчика.

– Вы останетесь! – вскричала Гизела, хватая за руку женщину, хотевшую уже удалиться вместе с детьми.

Девушка едва переводила дух, и не только от усталости, но и от ожесточенности. Первый раз она испытывала глубокое негодование, внезапно овладевшее ею.

– Госпожа фон Гербек, чья это земля, на которой мы стоим? – спросила она, теряя спокойствие.

– О, милая графиня, я это с удовольствием вам разъясню!.. Мы стоим на земле старинных имперских графов Фельдерн!.. Там, под той крышей, не раз в качестве гостей находили себе ночлег коронованные особы, но никогда людям темного происхождения не было там места… Графы Фельдерн никогда не допускали себя до обращения с простым народом – они издавна были грозой докучливых и бесстыдных… И теперь эта священная земля будет опошлена?.. Никогда и никогда!.. До тех пор пока язык мой будет двигаться, я не перестану протестовать!.. Милейшая графиня, уже не говоря о примере, который вам оставили ваши сиятельные предки, – подумайте ради вашего собственного интереса, какое к вам будет уважение…

– Мне не нужно такого уважения, какое разумеете вы, – я хочу любви.

Гувернантка насмешливо улыбнулась:

– Любви, любви? От этих-то? – вскричала она, переходя в дерзость и указывая на семейство поденщика. – Бесценная мысль!.. Если бы ее слышала бабушка!

– Она ее слышала, – произнесла Гизела спокойно. – С тех пор как я себя помню, вы уверяли меня беспрестанно, что дух моей бабушки не покидает меня – она управляет моими делами и поступками. В эту минуту она должна быть довольна мной.

– Вы думаете?.. Вы жестоко заблуждаетесь… Для величественной графини Фельдерн этот класс людей не существовал, и если когда и приближались к ней подобные нахалы, я была свидетельницей, я слышала, как она угрожала затравить собаками «эту сволочь».

– Да-да, покойная графиня недолго раздумывала в подобных случаях, – подтвердил доктор. – У нее было чрезвычайно развитое аристократическое чувство!

Гизела побледнела как смерть… Эти люди безжалостно втаптывали в грязь ее святыню, защищая ее в то же время с самым горячим рвением.

…Она также знала, что бабушка ее находилась на недоступной высоте, от которой веяло таким холодом на ее детское любящее сердце, но она никогда не сомневалась, что эта сдержанность происходила от строгости нравов и возвышенности гордой женской души. И вот это обожаемое существо называют бесчеловечным!

Госпожа фон Гербек сильно ошибалась, надеясь, что все пойдет прежним порядком, – она сама неосторожно разрушила очарование, под которым находилась эта юная душа.

Карие глаза девушки потухли, но в то же время с глубокой строгостью смотрели в лицо гувернантки.

– Госпожа фон Гербек, вы сейчас сказали, что пожар в селении есть наказание неба, – сказала она. – А этот дом еще стоит, – она указала на замок, – дом, в котором целое столетие скрывалась такая ужасная ложь… Бог не того хочет, что вы говорите, – он не наказать хочет, а благословлять: жалкие хижины должны сгореть, с тем чтобы бедному, угнетенному люду стало лучше!

Ключница поспешно пришла из замка.

– Отоприте сейчас же комнаты нижнего этажа левого корпуса! – приказала Гизела.

– Боже мой, ваше сиятельство, вы хотите, несмотря на все протесты с нашей стороны, поступить по-своему? – вскричал доктор; достойный посредник между жизнью и смертью внутренне дрожал от гнева, владея, однако, собой, между тем как гувернантка в безмолвном негодовании судорожно теребила носовой платок.

– Так послушайтесь, по крайней мере, разумного совета! – упрашивал он девушку. – Устройте этих людей не в самом замке – это никоим образом невозможно… Я предлагаю вам павильон – он вместителен.

– Вы, верно, забыли, – возразила ему с досадой Гизела, – как еще вчера отказались провести в нем несколько минут, потому что его сырой воздух мог вызвать у вас ревматизм? Вы сказали, что это помещение в высшей степени нездоровое.

– Да, по стенам течет вода, – подтверждала ключница, не обращая внимания на змеиный взгляд доктора. – Вся мебель покрыта толстой плесенью.

Не произнося более ни единого слова, молодая графиня отвернулась от этих двух людей, гнусные души которых предстали пред ней во всей своей ничтожности.

– Пойдемте, добрая женщина, вы будете иметь солнечную комнату для своего больного ребенка, – обратилась она к бедной женщине, которая, дрожа всем телом, стояла возле нее.

Взяв за руки обоих детей, испуганно цеплявшихся за юбку матери, Гизела пошла с ними к замку.

Ключница побежала вперед.

– Госпожа Курц, я советую вам, желая добра, подождать специального приказания его превосходительства! – крикнула ей вслед гувернантка задыхающимся голосом.

Однако смелая женщина не обратила внимания на это предостережение – довольно похозяйничала брюзгливая старуха, и давно уже пришла пора, чтобы настоящая госпожа Грейнсфельда взяла в свои руки управление.

– Боже, Боже, какие сцены меня ожидают! – стонала гувернантка, хватая себя за голову. – Он снова будет говорить: вы состарились, госпожа фон Гербек!.. При одной мысли об этом дерзком голосе меня кидает в дрожь, я готова провалиться сквозь землю!.. Да и на вашу долю достанется, доктор, будьте уверены!

Советник медицины не сказал на это ни слова. Он поднес к тонким губам превосходной работы набалдашник своей трости и начал насвистывать, а это всегда означало, что он «чрезвычайно расстроен».