Книга Манекен - Наталья Нестерова

– Заклинаю тебя моей жизнью!

Это я видела в каком-то фильме. Там девушка просила отца не отдавать ее замуж за корявого старика, позволить с любимым, молодым и красивым соединиться. Сцена мне запомнилась из-за непонятности страстей. Чего девушка на коленях стоит и плачет? Сбежала бы из дома со своим парнем, и дело с концом. У нас во дворе две девушки сбежали – одна с солдатом, другая с заезжим циркачом. Но, оказывается, в жизни бывают ситуации, когда и на колени встанешь, и лоб в мольбах разобьешь. Расставание с Изольдой для меня было равносильно крушению надежд, планов, восхитительных игр, возможности возвыситься над подругами, наконец.

Коленопреклонение на маму не произвело впечатления.

Она поморщилась:

– Что это еще за спектакль?

От мольбы я перешла к торгу: готова выкинуть все свои игрушки, только Изольда пусть останется, я буду каждый день мыть посуду, пол, стирать белье и честно чистить зубы. Потом пошли в ход угрозы: не стану есть, пить, умру от голода и не буду никогда-никогда с тобой разговаривать.

– В такой последовательности? – спросила мама. – Сначала умрешь, потом не будешь разговаривать?

Отчаяние мое было непередаваемо велико. Но единственное, что мне удалось выторговать, – Изольда остается в квартире до завтрашнего дня. Это был шанс, потому что был еще папа-защитник. Он не чаял во мне души, потакал капризам, смеялся над шалостями и стоял на линии огня между мной и мамой, за папиной спиной я всегда могла спрятаться и уговорить его, главного судью, на смягчение приговора мамы-прокурора. Не неделю сидеть дома, а два дня. В кино не пойдешь, а телевизор смотреть можно.

Папа работал мастером на шахте, с утра до глубокой ночи пропадал на работе, в выходные отсыпался, видел меня урывками и справедливо считал, что наше недолгое общение не должно омрачаться разбором моих полетов, совершенных много часов назад. Когда он приходил домой в урочное время, я мчалась, висла ему на шею, обнимала крепко-крепко.

Я любила его искренне, но к этой любви все-таки примешивалась корыстная мыслишка: сейчас папа подействует на маму, она смягчится. Мама таяла от обаяния и шуток папы. Ее глаза начинали по-доброму светиться, она качала головой как бы осуждающе, но уже счастливо улыбаясь.

Глядя на нас, слившихся в объятии, говорила:

– Мойте руки, садимся обедать.

На самом деле ей, наверное, хотелось сказать: «Как я вас люблю!»

Папа меня не выручил.

На шахте случилась авария, и он пришел домой за полночь. Прежде чем идти спать, он, как обычно, зашел в мою комнату – поправить одеяло, убрать с моего лба волосы и тихонько поцеловать. Но в ту ночь я, не в силах расстаться с Изольдой, взяла ее в свою постель, положила с краю, сама откатилась к стеночке.

Не включая света, папа вошел в детскую, склонился и облобызал манекен. Папа взревел как бешеный бизон. Соседи, наверное, повыскакивали из кроватей. Маме потребовались доли секунды, чтобы проснуться и совершить невероятный прыжок из одной комнаты в другую. Мама включила свет. Таким папу я еще не видела. Испуганным. Папы ничего не боятся и никогда не пугаются, на то они и папы. Но мой смотрел на Изольду с диким страхом.

– Кто это? – просипел папа.

Забегая вперед, скажу, что реакция на Изольду у мужчин и женщин была одинаково противоположной. Мужчины вопили как раненые звери и спрашивали: «Кто это?» Женщины не верещали в голос, как можно было бы ожидать, а обморочно ахали и приседали, колени у них подкашивались. Первым вопросом тетенек было: «Что это?» Исключением стала только тетя Зина, но о ней речь впереди.

К сожалению, Изольда, укрытая одеялом по шею, предстала перед папой не лучшей своей стороной – плешивым черепом и пустым глазом.

– Что ты молчишь? – спросила меня мама. – Сначала чуть меня на тот свет не отправила, теперь папу.

Я принялась нахваливать свою новую большую куклу, через слово вставляя «папочка»: «Папочка, она прекрасная… папочка, я без ума от нее… папочка, скажи маме, пусть Изольда останется…»

Но папочка меня не слушал. Он подошел к кровати, откинул одеяло и уставился на Изольду с таким брезгливым отвращением, словно это была не большая кукла, а мерзкая гигантская лягушка. Я невольно рассмеялась: папа испугался манекена!

– Тебе весело? – нахмурилась мама.

– У нас водка есть? – повернулся отец к маме.

– У нас есть валерьянка, – ответила мама. И спросила меня: – Довольна? Тебе все ясно?

Спросонья плакать трудно, не тот настрой организма. Но после разбега, который пришелся на уговоры моих родителей, настрой появился, и я разрыдалась в полный голос.

Папа молча смотрел в сторону. Мама велела прекратить истерику. Они выступали единым фронтом и были непреклонны. Обычно мои слезы папа выдерживал одну-две минуты, мама могла выстоять до десяти, а тут, казалось, я могу убиваться до бесконечности, а им хоть бы хны.

– У меня уже вся вода в голове кончилась, – устала я рыдать.

– Может, это и к лучшему, – сказал папа. – Разжижение мозгов прекратится. Иди спать. Чтобы этого чудовища завтра в доме не было!

Я ушла недалеко, спряталась в коридорчике, чтобы подслушать, вдруг в разговоре родителей я уловлю лазейку, через которую завтра смогу протащить свое пылкое желание сохранить Изольду. Родители говорили тихо, и мне мешала икота, которая сотрясает после бурных рыданий.

Неожиданно мамин голос повысился:

– Вынеси ее сейчас сам на помойку!

– Как ты себе это представляешь? Вдруг меня кто-то увидит? Тащу ночью человеческое тело!

– Давай ее поломаем на части, затолкнем в мешок.

Вариант расчленения манекена папе тоже не приглянулся. Папа вернулся к первому маминому предложению:

– Ты права. Дочь сама принесла, пусть сама и выбрасывает. Пойдем спать!

Я шмыгнула в свою комнату. Крепко обняла Изольду – пусть вырывают ее у меня. Но родители ко мне не заглянули. Прижимаясь к холодному пластиковому телу, я отчаянно страдала. А главное, не понимала, чем вызвана такая острая и дружная реакция мамы и папы. У меня самые лучшие на свете родители, с этим согласны даже мои друзья. Самая умная и красивая мама, самый веселый и сильный папа. Я у них единственный и долгожданный ребенок. Однажды я подслушала болтовню соседок, которые говорили, что мама долго не могла родить. Сама, наверное, рассуждала я, панталоны не носила в детстве, теперь меня мучает. Откровенно говоря, из родителей я вила веревки и всегда добивалась того, чего хотела. Нужно было только соблюдать баланс, не зарываться, чтобы они думали, будто воспитывают меня. А тут они окаменели в своем неприятии какого-то несчастного сломанного манекена, не позволяют ребенку наиграться с большой куклой.

Ответ я нашла много лет спустя. В иностранном аэропорту увидела девочку не старше пяти лет, которая держала на руках трехмесячного младенца. «Странно, – подумала я, – доверили ребенку малыша. И почему младенец голый? Может, что-то случилось? Нужно подойти? Но никто из окружающих не реагирует». И тут девочку кто-то позвал, она опустила одну руку, другой схватила младенца за ножку. Малыш полетел вниз и ударился головой о мраморный пол. Я издала тот самый тихий «Ах!» и присела, колени подогнулись от ужаса… Оказывается, у них за границей появились куклы из мягкой резины – точные, до деталей, копии младенцев. На мой взгляд, эти игрушки были отвратительны. Давно известно, что в искусстве чрезмерная достоверность, без грана вымысла и фантазии творца бывает либо скучной, либо пошлой.