Книга Ничего себе пошутила - Татьяна Казакова

«Там вдали за рекой засверкали штыки», – донеслось пение.

Если не ошибаюсь, это Ларискин голос. Может это сигнал такой. Может, они с Наташкой договорились, а меня не предупредили. Я выскочила на крыльцо и стала вглядываться в дорогу.

– Ты кого-то ждешь? – Заерзал на диванчике Игорь Моисеевич.

– Абсолютно никого, – сказала я, вернувшись на террасу.

– А кто это поет?

– Это соседка Наташкина. Она всегда поет, – я беспечно махнула рукой.

– Как хорошо, что я тебя застал, – Игорь Моисеевич налил в стаканы вино. Я обратила внимание на этикетку:

– Ой, это сливовое?

– Да, китайское, попробуй.

В памяти возник образ Вадима и китайский ресторан, где мы пили это вино.

– Однажды я пила это вино в китайском ресторане. Мне оно очень понравилось, – я пригубила, но пить не стала. После вчерашнего, мне даже смотреть на него не хотелось.

Воспоминания о Вадиме возбудили противоречивые чувства. Тогда в ресторане он мне нравился, потом я его возненавидела, а когда его убили, жалко стало.

Я тяжело вздохнула.

– Ты, что Ланочка? – Спросил участливо Игорь Моисеевич. Меня потянуло на откровения.

– Игорь Моисеевич, Вы знаете, что Вадима убили? – Он вздрогнул и пристально посмотрел на меня.

– Конечно. Даже репортаж по телевизору показывали. Постой, там вроде упоминалась Соломенная Сторожка. Ты как-то связана с этим? – Он полез в карман, извлек какую-то коробочку и пакетик. Открыв коробочку, он достал пустую сигарету и стал насыпать туда табак из пакетика. Я заворожено следила за его холеными руками.

– Ну, так как, Ланочка? – Опять спросил он. Я с трудом оторвалась от созерцания его рук. Он смотрел на меня прищурившись, растянув губы в тонкие ниточки улыбки. Что-то он мне не нравится. Я раньше и не замечала, какая у него неприятная улыбка. – Ведь Вадим к тебе ехал. Да? – Шеф поднялся из-за стола и неторопливо подошел ко мне. Я стояла перед ним как замороженная, только бестолково глазами хлопала. Он вдруг с силой толкнул меня в комнату и закрыл дверь на щеколду. Я плюхнулась на стул и поняла, что дело мое швах.

– Где дискета? – Он теребил в руках откуда-то взявшийся тонкий ремешок и смотрел на меня совсем не ласково.

– Какая? – На всякий случай уточнила я.

– Хватит прикидываться дурой. Я знаю, что Вадим отдал ее тебе. – Все это он прошипел мне в лицо. У меня язык прилип к небу. От страха, наверное, а может от сушняка. Господи! Сколько раз я видела эти холеные руки, набивающие сигареты. Ну почему я не вспомнила? А он все надвигался на меня, повторяя:

– Где дискета?

«И боец молодой вдруг поник головой», – послышалось с улицы. Опять Лариса.

«Какого черта она там поет?» – Я глубоко вздохнула и только открыла рот, чтобы заорать, как благоухающая ладонь закрыла мне рот, а другая держала голову. Да где же Наташка с Петькой? Чего они ждут? Ой, мама, больно же! Я пыталась вырваться, мотала головой и мычала.

«Но отряд не заметил потери бойца», – опять запела Лариска. За окном что-то хрустнуло. Шеф внезапно отпустил меня и стал заглядывать в окно.

– Кто там? – Спросил у меня. Я поняла, что скрывать больше нельзя, и сказала

– Подруга, – и опять попыталась заорать.

Он метнулся ко мне, взгляд при этом у него был совершенно безумным, опять закрыл мне рот рукой и накинул на шею ремешок. Я захрипела и лягнула его ногой в колено, он завыл и отскочил, а я, спотыкаясь, хотела выбежать на террасу, но он сзади вцепился мне в волосы и опять накинул ремешок.

Поняв, что долго не продержусь, сделала последний рывок и отключилась.

«Ей надо блокаду сделать» Значит, я живая и мне надо сделать блокаду. Приоткрыв глаза, поняла, что лежу в саду на одеяле, рядом Саша, он держит мою руку, но смотрит куда-то мимо. Проследив за его взглядом, увидела лежащую рядом Лариску, вокруг нее стояли мужчины в камуфляже с закрытыми лицами. Один из них колдовал в чемоданчике со шприцем.

– Саша, – окликнула я. Он вздрогнул и испуганно на меня посмотрел:

– Птичка, что ты творишь? Тебя чуть не убили! Идиотка!

Я обиженно заморгала. Миленькое дело! Меня чуть не убили, я же еще виновата. – Ах, я идиотка?

– Ты любимая идиотка, ты самая любимая, – он наклонился ко мне и поцеловал. Его бесцеремонно отстранил парень с чемоданчиком. Мне сделали укол и на одеяле потащили в автомобиль. За мной бежала Наташка и плакала, некрасиво сплющив нос. Надо ей сообщить, чтобы так не делала, ей жутко не идет. Но сказать не смогла, опять отключилась.

* * *

Вода была такая приятная, не теплая, а слегка прохладная, именно, то, что надо для купания. Я далеко заплыла и лежала, отдыхая на спине. Девчонки стали кричать с берега. Повернув назад, поняла, что не доплыву. Что-то темное подо мной тянуло вниз, я изо всех сил сопротивлялась, уже стала захлебываться, а меня все тянуло и тянуло. Голова была в воде, хотелось вздохнуть – не получилось. Я в ужасе открыла глаза. Наташка и Петька сидели на моей кровати с обеих сторон и нагло целовались, привалившись на мои ноги.

– Вы не могли бы освободить мои ноги, – вежливо обратилась я к ним. – А то на дно тянет.

Они подскочили и уставились на меня, как на выходца с того света.

– На какое дно? – Пробормотала Наташка.

– Свет, ты что? – Уже жалобно спросила она. – Тебе плохо, да?

– Мне было очень хорошо, пока вы не навалились на мои ноги.

И посмотрев вокруг, констатировала

– Я не дома

Петька пересел на стул, а Наташка, понизив голос, затрещала:

– Конечно, не дома. Ты в клинике, жутко дорогой. Это твой Саша тебя сюда определил. Может, через своего банкира договорился, вообще вел себя как будто он сам банкир. Он сидел с тобой до утра, а нам велел днем посидеть, – и виновато опустила глаза.

– Сегодня, разве, воскресенье?

– Понедельник, но мы с Петькой отпросились, чтобы с тобой посидеть.

– Зачем со мной сидеть. Я что, при смерти? – Испугалась я и приподнялась. Голова закружилась и шея какая-то деревянная, я схватилась за горло, нащупала пальцами бинт.

– Что это? – Удивилась я и откинулась на подушку.

– Ты что, ничего не помнишь? – Участливо рлинтересовалась Наташка.

– Вспомнила! Я хотела тебе сказать, чтобы ты нос не морщила, когда плачешь, – заявила я и мрачно посмотрела на подругу.

Наташка переглянулась с Петькой.

– Свет, ты, что обиделась на нас? – Она наклонилась ко мне и стала поправлять подушку.

– Птичка, ты того, не сердись, – у Петьки вид был виноватый.

– А почему я должна сердиться? – Недоумевала я.