Книга Любовь неукротимая - Хизер Сноу

Бромвич облегченно вздохнул, хотя и знал, что не мог причинить ей боль.

– На себя?

Она нерешительно кивнула, в ее взгляде читалась неуверенность.

Итак, Пен злится на себя, но не только. Габриэль вновь взглянул на ее переполненный сундук. Она все еще не может носить цветное, а это значит, что ей придется остаться в черном – все-таки ее терзает чувство вины, она никак не может выйти из траура.

– Ты злишься на Майкла, – заключил Габриэль.

– Да! – в отчаянии выкрикнула она. – Что же я за человек после этого? Как я могу злиться на него? Ведь он был просто болен!

Габриэль накрыл ладонью ее сжатые руки, холодные как лед.

– Конечно, можешь, Пен. Черт возьми, да я и сам на него злюсь!

Пенелопа округлила глаза от удивления.

– Злишься?

– Да. Когда я узнал, что он покончил с собой… – Он замолчал, не в силах выразить свои чувства. Габриэль злился на Майкла за такой глупый, бездумный поступок, понимал всю бессмысленность этой трагедии, но также осознавал, что, не покончи кузен с собой, Пенелопа никогда не начала бы лечить солдат и уж тем более не стала бы помогать ему. Разумеется, она ни за что не оказалась бы в его постели, и – боже, спаси его! – Габриэль сомневался, что смог бы отказаться от этой женщины даже ради жизни брата. Какой же человек способен на такой поступок? – Пенелопа, я думаю, твоя злость на него справедлива. Да, он был болен, но его смерть сломала твою жизнь! Все, на что ты надеялась, чего желала, было растоптано.

– Нет, ты не понимаешь! – Ее губы задрожали. – Смерть Майкла – моя вина. Он сам так считал – он оставил прощальное письмо, в котором винит меня.

– Что? – Потрясенный Габриэль не смог сдержать крика, но очень быстро ошеломление сменило гнев. Вот негодяй! Как он посмел оставить такое Пенелопе?

– Конечно, он написал не дословно так. Майкл написал, что он… – из горла Пен вырвался первый всхлип, и этот звук словно что-то переломил в душе Габриэля, – …что ему было очень жаль за то… что он так разочаровал меня. – Она вздохнула, более не сдерживая рыданий. – И что он не догадывался о своем недуге до тех пор, пока не встретил меня.

– Господи, Пен! – Габриэль потянулся к ней, но она оттолкнула его и прижалась к спинке стула, будто опасаясь его объятий.

– Он был счастлив, – продолжала Пен, – пока не появилась я. Он все еще был бы жив, если бы я… если бы я постоянно не изводила его, не давила на него так сильно, точно сама была той идеальной женой, которую из меня воспитывали. Если бы я оставила его в покое, как он просил меня… все было бы по-другому. А я подвела его даже в этом!

– Все это… – ерунда, хотел он сказать. – Это не важно. Не имеет никакого значения, понимаешь? Ты же любила его! Желала ему добра. Что в этом плохого? Даже если ты добивалась этого скандалами. Майкл сам сделал свой выбор. И вся ответственность лежит на нем.

Пенелопа судорожно замотала головой, и Габриэль не смог больше этого терпеть. Он схватил ее и потянул в свои объятия, попытался поднять на ноги. Пен сопротивлялась, старалась вырваться, но он не уступал. Габриэль крепко прижал к груди ее голову, нежно поглаживал волосы и шептал на ухо что-то бессмысленное, пока она не расслабилась в его руках, тихонько подрагивая от робких всхлипываний.

Так они простояли долго. Габриэль всем сердцем желал забрать ее боль и одновременно представлял себе, как он поднимает из мертвых кузена, чтобы пристрелить собственноручно. И повторить эту казнь пять, десять, пятнадцать раз подряд.

– Пенелопа, ты должна понять… В конце концов, боже мой, ты же была ребенком! – бормотал он, уткнувшись в ее волосы. – Ты еще не знала, как обращаться с такими людьми, как Майкл. К тому же он не делал ровным счетом ничего, чтобы хоть как-то помочь себе. Он просто ни о ком, кроме себя, не думал до самой смерти. Я молю Бога, чтобы это оказалось правдой: он был просто больным человеком, не думающим о боли, которую причинял близким. Я надеюсь, что он просто не знал, как ранит его самоубийство тех, кому он был дорог, – особенно тебя. Ведь только бессердечный человек мог сделать бы это осознанно.

Пенелопа вздрогнула – раз, второй… Габриэль просто продолжал обнимать ее, и вскоре успокоилась. Когда она вновь попыталась отстраниться, он отпустил ее. Пен отступила, но не взглянула на него. Она просто смотрела поверх его плеча, словно ее мысли витали где-то далеко. Ее глаза казались испуганными. Габриэль иной раз ловил такой взгляд, неожиданно глянув в зеркало.

– Ты… – осторожно начал он; теперь, казалось, он начинает понимать, что происходит с Пенелопой. – Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что и ты можешь страдать от… некоторой утомленности? Как я – боевым посттравматическим синдромом.

Ее угасший взор обратился к нему.

– Нет, конечно, я об этом не думала, – прошептала Пенелопа.

– Ты многое пережила, Пен. Уверен, именно поэтому ты так преуспела в исцелении больных солдат, даже при отсутствии соответствующего образования и необходимых знаний по психологии. Ты интуитивно понимаешь, отчего они страдают, что именно они чувствуют.

В этот момент Пенелопа смотрела на Габриэля так, как не смотрела никогда в жизни, и множество эмоций одновременно отразилось на ее лице. Через пару мгновений она, словно осознав все услышанное, задумчиво кивнула.

– Вероятно, ты прав. – Габриэлю показалось, что в ее голосе звучит удивление.

– Да! Ты преодолела многое, как и твои подопечные. – Он погладил Пен по щеке. – Как и я. И ты решаешь, как выходить из этого состояния. Только ты можешь совладать со своим прошлым – как это делаем мы. Поэтому, если хочешь снова носить цветное, ты сможешь. Если хочешь посещать балы, то должна заставлять себя. А если хочешь вальсировать…

Габриэль приобнял ее за талию, принимая позицию классического бального танца. Одинокая маленькая слеза скатилась по щеке Пенелопы; она неуверенно взглянула на партнера, но положила на его плечо руку, легкую и хрупкую, как бабочка.

– …мы будем вальсировать! – завершил он, начиная медленно кружиться.

Бромвич чуть слышно напевал, пытаясь попасть в ритм; это было трудно назвать мелодией – у него совершенно отсутствовал слух. И они вальсировали в темной комнате до тех пор, пока он совершенно не лишился сил.

Они обнимались во сне. А когда Габриэль проснулся, он начал поглаживать ее кожу, благодаря Небеса за то, что дали ему шанс сделать эту женщину своей. Пенелопе был необходим близкий, понимающий человек. Ее душа слишком нежна и прекрасна, чтобы страдать от того, в чем не виновата. Как же Габриэль был счастлив, что именно ему представилась возможность помочь ей, хотя бы такой мелочью отблагодарить ее за то, что она для него сделала.

Глава 16

Неделей позже Пенелопа сидела в гостиной с Лилиан, раздумывая над отрезами тканей, накануне доставленными из Лондона. Они сортировали их по цвету и фактуре, прикидывая, подходят ли они моделям нарядов, которые выбрала Пен. Завтра она отвезет все это в селение к портному. В прошлый раз он с женой сотворил такое чудесное бальное платье, что Лилиан решила заказать у них целый гардероб для двухлетней Шарлотты, а также приданое для новорожденного.