Книга Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович

Я ходила к линии фронта за первосортной „мукой“ – лебедой. Попадалась крапива, копала корень лопуха – это картошка, одуванчик – кофе. <…> Прошла я заставу, зашла в свой дом, а там у нас до войны сараи были. Смотрю на пол нашего сарая, а на нем наш кот Тарзан. <…> На нем вся шерсть облезла и кишки видать белые. Я взяла и съела их. <…>

Смотрю, воробей облезлый лежит. Наверное, зимой замерз. Подняла и сварила чугун 5 л супа. На нашем дворе когда-то жили зажиточные хозяева, у них были грядки. Когда я рвала траву, то обнаружила под землей шампиньоны. Иногда наберу на суп»[575].

«По пути из школы[576]я подходила к воинской части на Ушаковской улице и стояла. Я знала, когда из кухни выносили помои. Я собирала очистки картофельные, луковые, вываренные кости. Все это находилось в одной сумке. Косарем мы рубили эти кости и варили суп. Иногда рядом лежала дохлая крыса. Брезгливости не было[577]. Выбросили как-то кислый хрен – корни. Но нам не удалось разгрызть их. <…>

Мама <…> ходила в булочную убираться, и там давали „варенец“, это вроде сладкого свернувшегося молока, соевое. Директор торга[578] предложил ей работу на свинарнике, тоже от подсобного хозяйства. Там она работала до 1946 года. Нашлись добрые люди, помогли выжить нам. Вместе со свиньями ели мы отруби, мороженый картофель, крошки хлебные, иногда кукурузу»[579].

Еще раз прочтем последнее предложение.

Год назад в «Новой газете» опубликовали интервью с жительницей блокадного Ленинграда Н.И. Спириной, которая рассказала, что, работая в 1942 г. в гастрономе № 1 («Елисеевский»), она видела в подсобных помещениях магазина овощи, фрукты, кофе, колбасы и др. Ее рассказ «не все смогли принять за правду. Редакцию обвинили в том, что она обманула…» – констатировала редакция газеты и опубликовала интервью с доктором исторических наук профессором Н.А. Ломагиным[580].

Историк ответил следующее:

«В закрытом магазине находился спецраспределитель, который работал и осенью 1941 г., и в первую блокадную зиму, и вообще до конца войны. <…> Никто с улицы этот магазин не видел: о его существовании обычные граждане даже не знали. Это был секретный распределитель. <…> Тем же, кто не был прикреплен к спецраспределителю, но получал единовременную поддержку, спецпайки по решению Продкомиссии нарочный доставлял на дом».

Все так, но есть возможность добавить и уточнить, кто же были эти нарочные и кому – в том числе – предназначалась пайки.

В архивном деле «разной переписки», среди сопроводительных и прочих бумаг о гвоздях и банных принадлежностях, сохранилась копия, с исходящим номером, доверенности от 5 ноября 1942 г., гриф «Особо секретно»: «Настоящим доверяется Секретарю Ленинского РК ВКП/б/ тов. ГРИГОРЬЕВУ А.М. получить подарки в колич. 13 шт. для старых большевиков из маг. № 1 Гостронома»[581].

Известным в то время старым большевиком бывшей Нарвской заставы был человек, который неоднократно упоминается в 12-й главе – это 50-летний Федор Андреевич Лемешев, директор Ленинградской суконной фабрики на Гутуевском острове.

Родился он на окраине Петербурга, в Волынкиной деревне. С 1903 г. на протяжении одиннадцати лет работал прядильщиком, в годы Первой мировой войны – слесарем на Путиловском заводе. 2 января 1917 г. арестован на заседании петроградской ячейки социал-демократической партии (большевиков), вышел на свободу на пятый день Февральской революции. Красногвардеец-путиловец, с 1919 г. – на партийно-политической работе в Красной Армии. В 1929 г. – директор ткацкой фабрики «Равенство». С трудом прошел «чистку в партии» 1932 г. В том же году стал членом Ленинградского отделения Всесоюзного общества старых большевиков, где пребывал вплоть до ликвидации этого общества (через три года). Будучи в составе историко-партийной комиссии при райкоме, собирал материалы по истории Нарвской заставы к 15-летию Октябрьской революции.

В 1933 г. окончил ленинградский филиал Всесоюзной промышленной академии и вскоре стал директором фабрики «Веретено». С января 1937 г. – директор Ленинградской суконной фабрики[582].

Не так давно в одной из газетных статей встретилось: «Между тем в неисследованных документах встречаются очень интересные факты, порой раскрывающие совершенно не известные нам стороны блокады»[583].

Подтверждаю.

Читаем архивный документ: «Список ответственных работников, направляемых в Дом Отдыха 20 августа 1942 г…». Отдохнуть отправились: инструктор агитпункта и два заведующих отделами Кировского райкома ВКП(б), «представитель» горкома, секретарь парткома и партбюро двух заводов и районный прокурор[584].

…Тем временем к середине лета 1942 г. по районам сократилось количество продовольственных и промтоварных магазинов. В районе вокруг парка имени 1 Мая торговая сеть, «остающаяся после сокращения» на 15 июля 1942 г., была представлена двумя «смешанными» магазинами (Нарвский пр., 2 и 9), одним хлебобулочным (Нарвский пр., 29) и одной керосиновой лавкой на проспекте Газа, дом № 35[585].

«У мамы в июне месяце [1942 г.] здоровье улучшилось, она смогла пойти работать. Ей назначили пенсию третьей группы инвалидности, и через артель „Интрудобслуживание“ она устроилась работать туалетчицей при „Кировском универмаге“. Из столовой при универмаге приносила оставшуюся пищу, собирала ее с тарелок, это была дополнительная поддержка в питании»[586].

В феврале 1942 г. в городе стали создавать, точнее, воссоздавать санитарно-бытовые комиссии. Они появились еще в начале войны, но в августе 1941 г. их реорганизовали в санитарные посты Общества Красного Креста[587].