Книга Личный лекарь Грозного царя - Александр Сапаров

Когда мы зашли в келью, отец Кирилл захлопнул дверь и громко вопросил:

– Сергий Аникитович, скажи мне, как на духу, сам до такой идеи додумался или кто подсказал? Ведь подвижники святые на себе железо неподъемное носят, чтобы духом святым проникнуться, плоть свою ущемляют, страданиями тела ближе к Господу хотят быть. А вот у тебя нет ли в этом деле святотатства какого? Железо на отрока всуе навесил!

Я, серьезно глядя на монаха, сказал:

– Отче, сам я это железо придумал, долго размышлял, как таким больным помочь, Господу молился, чтобы вразумление дал. Вот и додумался с божьей помощью. А железо на отрока не просто так навешено. С помощью этого приспособления я его ногу удлиню.

Архимандрит сердито посмотрел на меня.

– Не одолела ли тебя гордыня, боярин? Выше Господа нашего тщишься стать? Чему и как расти, только он определить может.

– А вот здесь ты не прав, отец Кирилл, Господь в его милосердии дал разум человеку, чтобы мог он постигать мир сотворенный и законы его. И ежели я с молитвой, к Богу обращенной, понял, как помочь людям, значит, таково его повеление.

При этих словах я перекрестился, глядя на образа в углу кельи архимандрита.

Взгляд монаха, увидевшего это, потеплел.

– Ладно, Сергий Аникитович, раз сам государь и митрополит тебя поддерживают, где уж мне с ними ровняться. Но вот за монастырь я волнуюсь – как бы слухи плохие не пошли. И так уже говорят, что у нас школяры воров да татей казненных по ночам режут.

– Что же делать, отец Кирилл, надобно лекарям учиться, чтобы живым помощь в будущем оказать. А души христианские мы не трогаем, по приказу государя нам только нехристей доставляют.

– Да, понимаю, что нехристей режете, а разговоры-то идут, народу рот не закроешь, – раздраженно буркнул монах. – Ты уж, Аникитович, постарайся, чтобы хоть твои школяры языков своих не распускали.

Поговорив с архимандритом, я пошел в келью к прооперированному больному. Никита, напоенный микстурами, вновь спал беспокойным сном. Тыльной стороной кисти я потрогал его лоб – температуры вроде не было, хотелось надеяться, что ее и не будет. Его соседи по комнате смотрели на меня с почтением и восторгом и внимательно наблюдали за моими действиями.

Еще раз все проверив, я дал им несколько советов и пошел искать Кошкарова. Тот, увидев меня, сразу спросил:

– Уже все закончил, Сергий Аникитович, можно собираться?

– Да, Борис, давайте поедем. А то меня дома заждались.

Я прошел в свой кабинет, быстро переоделся и вышел во двор монастыря. На улице стоял тихий морозный вечер. В небе сверкали звезды, и длинным дымящимся жгутом пролегал Млечный Путь. Было слышно, как где-то переговаривались монахи, готовясь к повечерию.

«Однако сегодня я прилично подзадержался», – мелькнула мысль.

Но я совершенно не был этим расстроен. Тело ломила приятная усталость – видимо, дело шло к окончательному выздоровлению. На душе было хорошо и одновременно тревожно. Сегодня был сделан еще один шаг вперед в медицине этого времени, но еще ничего не было известно, и чем закончится сегодняшняя операция, я не знал. Однако сейчас, когда я стоял на крыльце монастыря в залитом лунным светом и бледными серебристыми сполохами первого за мои здешние зимы северного сияния большом деревянном городе – столице Русского царства, – хотелось верить, что в деянии Провидения, коим мое сознание было переброшено в эти времена, действительно есть какой-то глубокий смысл, которого я еще не постиг.

До подворья мы добрались без проблем, пока ехали, дважды натыкались на стрелецкие разъезды, которые, увидев своих сослуживцев, без звука пропускали нашу кавалькаду.

Ира, как обычно, на людях не говорившая ни слова укора, когда мы остались одни, вновь начала выговаривать мне на небрежение своим здоровьем.

Пришлось отговориться тем, что не мог оставить школяра без помощи. Услыхав мой рассказ, она зашмыгала носом, а потом спросила – может ли она послать больному подарки с нашего стола. Я пожал плечами и сообщил, что она хозяйка и может сама решить этот вопрос, без моего позволения. А потом задумался над удивительным явлением мира – женским образом мыслей. Ирина, которая могла без особых угрызений совести послать на конюшню провинившегося холопа и абсолютно не рефлексировать по этому поводу, сейчас плакала и переживала за совершенно неизвестного юношу-инвалида, сломавшего ногу. Но потом, решив, что это разгадке не поддается, начал обдумывать завтрашний разговор с государем, который, вне всяких сомнений, узнает о сегодняшней операции раньше, чем я появлюсь у него.

Когда следующим днем я появился у государя, мне пришлось в подробностях рассказать ему про проведенную операцию. Действительно, все уже знали, что лечил я своего ученика веригами. Молва только расходилась в их количестве и весе. Но в одном соглашались все: вериги якобы крючьями навешивались прямо на кожу. Поэтому мне пришлось развеять эти домыслы, и пока я рассказывал все это государю, в палате, где стояло множество народу, было очень тихо. И только когда я закончил свой рассказ, поднялся легкий шум, впрочем сразу же прекратившийся, после того как Иоанн Васильевич нахмурил брови.

– Почему-то я даже не удивляюсь, – сказал он, обращаясь ко мне уже с улыбкой, – если все у тебя получится и у этого сына дьяка Акинфа нога подрастет, хочу я, чтобы ты мне его на глаза представил. Очень уж храбр этот малый: не каждый бы согласился на дело такое. Сидел бы у церкви и милостыню просил по убожеству своему. А тобой, Щепотнев, я доволен – нужны нам лекари, всем понятно, что дешевле опытного воина на ноги поставить, чем нового вырастить и выучить. Посему вот тебе подарок мой.

Он ударил посохом, тут же появились два стольника, и очередная шуба упала на мои плечи.

Бояре, стоявшие вдоль стен, зашушукались, некоторые одобрительно улыбались, но среди десятков присутствующих хватало завистливых и презрительных взглядов.

Тут Иоанн Васильевич вновь заговорил:

– А сейчас выговорить тебе хочу, Щепотнев. Ты пошто за крещение сына своего хотел заплатить? Не ведаешь разве, что крестный отец делать это должен?

Однако я не слишком испугался тона царя, потому что в его глазах бегали смешинки, и без промедления ответил:

– Государь, не нарушал я обычая сего, только вот в дар церкви купель серебряную принес – не забирать же мне домой ее после освящения воды и крещения.

– Щедр ты, Сергий Аникитович, для божьего храма не жалеешь серебра, по нраву это мне, – сказал Иоанн Васильевич, – посему будет к весне подарок у меня для крестника.

Но в подробности вдаваться не стал и отпустил меня заниматься делами.

Сегодня над Вечным городом светило солнце, свежий весенний ветерок нес запах зеленой травы и распускающихся почек деревьев. За высокими стрельчатыми окнами базилики чирикали радостные птички, которым не было дела до судеб мира. Папа Григорий отложил перо и устало облокотился о край мраморного стола. Прожитые годы давали себя знать, и с каждым днем это чувствовалось все сильнее. Он вздохнул, выпрямился в кресле и позвонил в небольшой серебряный колокольчик. Тут же за его спиной материализовался служка в простой рясе и услужливо склонился перед главой католического мира.