Книга Кошка колдуна - Яна Горшкова

В конце концов, я просто пристроилась рядышком на соседней кочке и, периодически отпихивая назойливые побеги папоротников, так и норовившие оплести и меня, стала ждать пробуждения Диху. Хийса меня не беспокоила. У лесной хозяйки, похоже, скопилось множество неотложных дел, которыми она и поспешила заняться – только рыжий хвост мелькнул. За Прошку я тоже беспокоилась, но меньше, чем за сида. Мальчишка просто спал, глубоким, спокойным и почти естественным сном. Керейтар каким-то образом сумела перенести паренька из хвойной клетки под навес из живых ветвей рядом с домом. Прохор Иванович спал и посапывал. Комары его не кусали, я проверяла, а если судить по тому, как сладко он причмокивал во сне, грезились юному новгородцу явно не кошмары.

А вот Диху…

– А все-таки в какой же степени он мне дедушка? – пробормотала я себе под нос, и аж подпрыгнула от неожиданности, когда из-под растительного покрова прозвучал сонный и очень недовольный голос:

– В n+1-й, девушшшка!

– Ди… Ой! Мой господин! – На радостях я чуть опять не проговорилась. – Ты живой!

В ответ сид под черничником завозился, вздохнул и пробормотал что-то нечленораздельное. Наверное, на гэльском. Но общий смысл я уловила. Когда тебя так откровенно посылают, необязательно знать язык, чтобы догадаться о маршруте.

– Я просто спросила, – извинилась я перед кустом, под которым угадывалась голова сида. – Спи, пожалуйста. Я тихонечко посижу.

Кустик дрогнул, уронил пару ягод на мох и захрапел. Понятно. Объяснение с неожиданно обретенным родственником откладывается. Но тогда чем же мне заняться?

Как вскоре выяснилось, заняться в Хийтоле было нечем. Совершенно. Крупные ягоды черники так и просились в рот, но, честно говоря, срывать их с кустиков, выросших над Диху или поблизости от лежбища сида, я не рискнула. Мало ли что? А отходить от жилища хийсы дальше, чем на двадцать метров, было не просто глупо, а очень глупо. Спасибо, один раз уже сходила под елочку. Помимо Керейтар тут наверняка рыщет целая свора ее родственниц. Диху мне еще живым нужен. Вон как вздыхает под своим зеленым покровом, бедолага.

Я сходила к роднику, потом от нечего делать пересчитала веснушки на носу спящего Прошки, но время шло, а хийса не возвращалась. Есть мне не хотелось, спать тоже. В итоге, намаявшись, я потихоньку переместилась поближе к холмику моего сида и пригорюнилась на соседней кочке в классической позе васнецовской Аленушки.

Гудели шмели. Щебетали птицы. Я нервно вздрагивала и оборачивалась на каждый скрип и писк. Воспоминания о ходячих деревьях и плотоядных птичках были слишком уж свежи.

Прямо у моих ног росли ромашки, с виду почти обычные, разве что какие-то слишком уж жирные. Я потянулась, сорвала одну. Упругий жесткий стебель надломился с отчетливым хрустом, а зеленый сок брызнул как из раны. Мне отчетливо послышалось злобное клацанье невидимых клыков за спиной, и я поспешила отбросить подальше цветок-мутант, а потом долго оттирала пальцы от липкого сока. Под внешним благолепием Хийтола оставалась жестоким миром древних богов и духов – кровожадных, первобытных, где даже ромашечки наверняка плотоядные.

Я вздохнула раз, вздохнула другой, поерзала и так и этак, почесала пятку, переплела косу, поразглядывала узоры на рубашке, которую выдала мне хийса взамен моей пропотевшей лейне, зевнула, и, чтобы не поддаваться сонному мареву, царившему на поляне Керейтар, принялась тихонько мычать себе под нос: «Там-там-дам тарам-та-дам, там-там-там тарам…» Ужасно привязчивая мелодия. Разок услышишь этот «Smoke on the water» – и уже не отвяжешься.

– Богиня, это невыносимо!

– А?! – Я подскочила… ну, на полметра точно. Медленно обернулась, чувствуя, как между лопатками струится холодный пот.

– Мало того, что ты ерзаешь и пыхтишь прямо над ухом, так еще и фальшивишь!

Сид, разбуженный и помятый, выдирался из зеленого плена как… Ну да. Как гриб сквозь лесную прель. Подосиновик.

И одежды на нем было как на том грибе, то есть никакой. Совсем. Но – странное дело – обнаженный сын Луга голым отнюдь не выглядел, наоборот, это я рядом с ним почувствовала себя как дура, что приперлась на пляж в норковой шубе и ушанке. А сид был такой… Такой!

Листики, веточки, кусочки мха и даже несколько ягод (чем-то приглянулся он этой чернике, что ли?) украшали художественно растрепанные черные волосы моего… э… дедушки, узоры Силы на золотящейся под солнцем коже едва заметно пульсировали и шевелились. Под ними заиграли мышцы, когда сид потянулся, бесстыдный и естественный, как кот, которому довольно собственной шерсти, чтобы выглядеть лордом за завтраком в Букингемском дворце. Взгляд мой непроизвольно, независимо от воли и приличий, устремился… э… ниже. Ой. Хорошо, что «дедушка» прежде при мне портов не снимал, ибо… Ибо! Может, не такой уж он мне и дедушка? Может… Чувствуя, как предательски полыхают уши, я отвела глаза и уставилась куда-то в район подбородка моего «предка». И успела полюбоваться совершенным рисунком губ прежде, чем эти божественные уста разомкнулись и изрекли:

– Может, хватит уже глазеть? Учти, в ближайшее время мне тошно будет даже думать о женщинах. Лучше воды подай.

Чары развеялись. Диху сдавленно зашипел сквозь зубы и потряс головой, потом потер лоб, словно его одолевало похмелье.

– А… Ага! Я сейчас! – пискнула я, поспешно отползая в сторону родника.

– И тряпку какую-нибудь найди там заодно! – простонал мне вслед страдалец. – А то ведь дыру протрешь своими жаркими взорами, нимфоманка…

Да уж, так шустро я давно не ползала.

Кеннет

Ни жив ни мертв ступил Кеннет Маклеод под своды тонущего в мягком золотом сиянии бру. И если сравнивать, то лишь с солнечными бликами, что блестят и дробятся на мелких волнах в летний полдень, заставляя наблюдателя сладко жмуриться и даже улыбаться чему-то неведомому. Наверху ветер настойчиво выдувал последнее тепло из-под пледа, а под холмом было уютно, точно возле очага. Одежда и волосы немедленно высохли, руки согрелись, и Кеннет снова почувствовал свои пальцы на ногах. Золотисто-медовый туман медленно рассеивался, и Маклеод увидел именно то, что ожидал и о чем нараспев рассказывала бабка Кирстин зимними вечерами. Свежий благоухающий тростник у порога, а дальше – дивный пол, весь из меди с узорами светлой бронзы, на том полу – прекрасные серебряные ложа с заостренными углами, со сладкозвучными птицами на этих остриях. Прекрасные девы, как положено, склонились над рукоделием, вечно юные сиды неторопливо переставляли фигурки фидхелла[11], и если кто и бросил на смертного рассеянный взгляд, то сразу же отвел его прочь. Дабы не оскорблять бессмертное зрение, надо думать.

– Доброй ночи, Добрые Хозяева, – молвил горец и, сорвав с головы берет, поклонился так низко, как, наверное, и королю бы не стал кланяться.